В разреженном воздухе
Шрифт:
Справедливо это или нет, но, к ее несчастью, Питтман стала воплощением всего, что было достойно порицания в деле популяризации Диком Бассом Семи вершин, в том числе и в деле обесценивания высочайшей горы в мире. Обособленная от других своими деньгами, обслуживаемая платными провожатыми, неизменно занятая собой, Питтман не обращала внимания на негодование и насмешки, которые она вызывала у окружающих; она будет забыта так же, как героиня романа Джейн Остин — Эмма.
Глава девятая
ВТОРОЙ ЛАГЕРЬ
Мы рассказываем себе сказки, чтобы жить… Мы ищем проповедь в самоубийстве, пытаемся извлечь моральный или социальный урок из убийства. Мы интерпретируем то, что видим, выбирая наиболее реальные из множества вариантов. Мы живем, особенно если мы писатели, примеряя навязанную сюжетную линию к несоизмеримым с ней образам посредством «идей», благодаря которым мы научились замораживать ту зыбкую фантасмагорию, которая и есть наш реальный опыт.
В четыре часа утра, когда на моих наручных часах зазвенел будильник, я уже не спал; я не спал почти всю ночь, борясь за каждый вдох в этом скудном воздухе. Теперь наступило время начать жуткий ритуал выползания из теплого пухового кокона на ужасающий холод на высоте 6490 метров. Двумя днями раньше, в пятницу, 26 апреля, мы решили пройти весь путь из базового до второго лагеря за один день, чтобы начать нашу третью и последнюю акклиматизационную вылазку перед штурмом вершины. Этим утром, согласно превосходному плану Роба, мы поднимемся из второго лагеря в третий и проведем там ночь на высоте 7300 метров.
Роб приказал нам быть готовыми к выходу в 4:45 утра, следовательно, у меня было 45 минут, которых едва хватало, чтобы одеться, впихнуть в себя плитку шоколада и немного чая и пристегнуть кошки. Посветив налобным фонарем на дешевенький термометр на моей ветровке, которую я использовал как подушку, я увидел, что температура в тесной двухместной палатке была минус 14 градусов по Цельсию. «Дуг! — прокричал я шевелящемуся кому в спальном мешке рядом со мной. — Время подниматься на горку. Ты там уже проснулся?»
«Проснулся? — проскрипел он усталым голосом. — С чего ты взял, что я вообще засыпал? Знал бы ты, как мне дерьмово. Кажется, у меня что-то не в порядке с горлом. Я слишком стар для такого дрянного дела».
За ночь наши зловонные испарения сконденсировались на ткани палатки, образовав хрупкую внутреннюю оболочку изморози; когда я сел и начал копошиться в темноте, чтобы одеться, невозможно было не задевать низкие нейлоновые стены, и каждый раз, когда я их задевал, внутри палатки начиналась пурга, покрывающая все вокруг кристаллами льда. Не переставая дрожать, я быстро натянул на себя, один за другим, три слоя пушистого полипропиленового нижнего белья, затем верхнюю одежду из непродуваемого нейлона, после этого влез в тяжеленные, неуклюжие ботинки. Каждый раз, затягивая шнурки, я содрогался от боли; за прошедшие две недели состояние моих потрескавшихся, кровоточащих кончиков пальцев неуклонно ухудшалось на холоде.
Я вышел из лагеря, тяжело шагая, освещая себе дорогу налобным фонарем. Впереди меня шли Роб и Фрэнк, пробираясь между ледяными башнями и завалами из валунов, чтобы добраться до основного тела ледника. Следующие два часа мы поднимались по склону, пологому, как горка для начинающих лыжников, и наконец дошли до верхнего края ледника Кхумбу. Сразу за краем ледника поднималась стена Лхоцзе — громадное, наклонное море льда, которое светилось, как темный хром, в косых лучах рассвета. Спадая змейкой вниз из промороженных просторов, словно подвешенная к небесам, одинокая прядь девятимиллиметровой веревки призывно ждала. Я подобрал ее нижний конец, прикрепил свой жумар [39] к слегка потрепанной веревке и начал подъем.
39
Жумар (известный также как механический подъемник) является устройством, размером с бумажник, которое захватывает веревку с помощью металлического кулачка. Кулачок позволяет жумару скользить вверх без помех, но зажимает веревку наглухо, когда устройство нагружено. Таким образом, подтягивая себя вверх с помощью жумара, альпинист поднимается по веревке.
С тех пор как мы покинули лагерь, я постоянно испытывал дискомфорт от холода; утеплившись, как мог, я ожидал эффекта, производимого солнечной радиацией каждое утро, когда солнце нагревало Западный цирк. Но этим утром, благодаря резкому ветру, который дул порывами с вершины горы, температура держалась около сорока градусов ниже нуля. У меня в рюкзаке был целый ворох свитеров, но, чтобы их надеть, мне надо было сначала снять перчатки, рюкзак и ветровку, повиснув на веревке. Опасаясь уронить что-либо, я решил подождать, пока не достигну менее крутой части стены, где смогу стоять уверенно, не болтаясь на веревке. Поэтому я продолжал подъем и замерзал все сильнее и сильнее.
Ветер поднимал громадные вихри снежной пыли, которые волнами спадали с горы, покрывая одежду слоем изморози. Поверх моих защитных очков образовался ледяной панцирь, мешающий видеть. Я начал терять чувствительность в ногах. Пальцы рук стали деревянными. Казалось, становится все опаснее двигаться вверх в таком состоянии. Я добрался до верхнего конца веревки на высоте 7010 метров на пятнадцать минут раньше проводника Майка Грума и решил подождать его и обсудить сложившуюся ситуацию. Но буквально перед тем, как Майк должен был подойти ко мне, его остановил голос Роба, заскрипевший из радио, которое Майк нес за пазухой. Майк прекратил подъем, чтобы ответить на вызов. «Роб приказывает всем идти вниз! — объявил он, пытаясь перекричать ветер. — Уходим отсюда!»
Был полдень, когда мы вернулись назад, во второй лагерь, чтобы оценить ситуацию и решить, что делать дальше. Я очень устал, но в остальном у меня все было в порядке. Джон Таск, врач из Австралии, слегка обморозил кончики пальцев. А вот Дуг пострадал всерьез. Сняв ботинки, он обнаружил отмороженные места на нескольких пальцах ног. Будучи на Эвересте в 1995 году, он обморозил ноги так сильно, что частично лишился больших пальцев ног и заработал хроническую недостаточность кровообращения, отчего стал крайне восприимчивым к холоду. Теперь это очередное обморожение сделало его еще более уязвимым в жестоких условиях высокогорья.
Однако еще хуже обстояло дело у Дуга с его дыхательными путями. Недели за полторы до отправления в Непал он перенес несложную хирургическую операцию на горле, после которой его трахея стала чрезвычайно чувствительна. Этим утром, задыхаясь на обжигающем, заснеженном воздухе, он, видимо, обморозил свою гортань. «Как мне дерьмово, — едва слышно кряхтел Дуг. — Я даже не могу говорить. Этот подъем выше моих сил».
«Рано тебе списывать себя со счетов, Дуглас, — возразил Роб. — Подожди, еще увидишь, как будешь себя чувствовать через пару дней. Ты у нас парень крепкий. Думаю, у тебя еще будет классная фотография с вершины, когда выздоровеешь». Уверения Роба не подействовали, Дуг уединился в нашей палатке и забрался с головой в спальный мешок. Было тяжело видеть его таким подавленным. Он стал мне хорошим другом, щедро делясь той мудростью, которую он приобрел во время неудавшейся попытки восхождения на вершину в 1995 году. Я носил на шее Кси-камень (священный буддистский амулет, освященный ламой из монастыря Пангбоче), который дал мне Дуг в начале экспедиции. Мне почти так же хотелось, чтобы он дошел до вершины, как хотелось дойти самому. К концу дня в лагере распространилась атмосфера шока и легкой депрессии. Гора, не проявив худшего из того, на что она была способна, послала снегопад, чтобы нас предостеречь. И не только наша команда была предупреждена и полна сомнений. Моральный дух нескольких команд во втором лагере, казалось, был в упадке.