Шрифт:
Пролог. Она
Мне казалось, что именно его я видела на кладбище, когда возвращалась дорожкой, ставшей за эти годы такой же привычной, как дорога домой.
На фоне холодного памятника из белого мрамора его фигура смотрелась словно олицетворение горя и скорби. Наверное, он сходил с ума – издалека не было видно слёз, но сгорбившаяся широкая спина и руки, закрывавшие лицо, кричали об испытываемой им боли. Мне это было понятно без слов.
Но всё же я прошла мимо. Февральский день гас, нулевая температура и сырой пронизывающий ветер заставили прибавить шаг. На автобусной остановке оказалось совсем пусто. Посмотрев на часы, я поняла, что опоздала на предпоследний рейс
– Вам до города? Садитесь! – сказал он, когда я утвердительно кивнула в ответ.
– Спасибо, – пробормотала я, почувствовав колкую неловкость от того, что продрогла и, сотрясаясь всем телом, села на переднее сиденье рядом с ним.
– Закройте лучше дверь!
И мне пришлось выполнить не то просьбу, не то приказ. Постепенно согреваясь, исподтишка рассматривала его профиль. Он был похож на моего мужа, непонятно только, какого цвета глаза – начинавшиеся сумерки и густые ресницы делали его неопределённым. Но мой супруг никогда не испытывал такого горя и отрешённости – это досталось мне. Чувствуя, что излишне любопытна, я стала смотреть на проплывающее мимо бесконечное снежное полотно. Однако краешком глаз видела тени под его глазами, отросшую за день щетину и впалые щёки, отчего жалость с болью отразилась где-то в глубине сердца.
Поглощённая своими мыслями, даже не сразу увидела, что он тоже внимательно наблюдает за мной. Молчание с каждой минутой становилось всё более неловким, но мне не хотелось бередить его боль, и тогда совершенно неожиданно для себя спросила:
– А вы давно ели?
– Вы хотите есть?
– Мне кажется, что вам необходимо выпить, хотя бы кофе.
Он не ответил, и потому я почувствовала себя лишней и назойливой. Приготовившись выйти на первой автобусной остановке, стала неотрывно следить за дорогой, которая накатывала на машину грязным киселём из снега и песка.
Мужчина прибавил скорость – температура внутри салона стала заметно комфортнее. Глаза невольно прикрылись от усталости и разливающегося по телу приятного тепла. Мне показалось, что уже в следующую минуту я вздрогнула от резкой остановки, но на самом деле оказалось, что машина стояла напротив ресторана с ярко горящей вывеской.
– А давайте поужинаем? Я и вправду забыл, когда ел.
– Я с удовольствием выпью кофе, – окончательно очнувшись от дремоты, с воодушевлением заметила я.
Неужели я действительно заснула в авто незнакомца, который мог увезти меня а таком, почти бессознательном состоянии куда угодно?
Тихо выдохнув, отбросила все скверные мысли. Ничего со мной не случилось: я жива, здорова и меня даже привезли на обед в дорогой ресторан.
Мы молча зашли внутрь, открыв тяжёлые двери заведения. Мужчина помог снять шубу, разделся сам, пока я пыталась привести в порядок причёску, и повёл за собой в просторный зал. Когда подошёл официант, он, даже не спрашивая меня, сделал заказ на двоих, хотя, честно признаться, есть совершенно не хотелось. Однако что-то неведомое заставило смиренно принять его действия, положив тканевую салфетку на колени.
Вскоре принесли бокал вина – для меня.
– Выпейте, вы замёрзли, вам надо согреться! – настойчивый голос не оставил выбора, тело снова бездумно подчинилось его безапелляционным словам.
Пока он ел, я по глоточку пила сладко-пряную жидкость. Тепло из желудка потекло в голову – стало легче воспринимать сидящего напротив незнакомого человека. Он до сих пор не спросил, как меня зовут, и не представился сам.
Разглядывая стильный интерьер ресторана и его немногочисленных посетителей, я ненадолго отвлеклась, погрязнув в пустых размышлениях, а когда вновь взглянула на него, то обратила внимание на его глаза – искрящиеся-зелёные и пьяные. Я могла бы поклясться, что он не пил. О чём он думал, пристально рассматривая мою фигуру, было вовсе не понятно. И ещё более странным выглядело предложение потанцевать в то время, когда мы только приступили к ужину, как и многие из гостей этого ресторана.
Однако я всё же согласилась. Со мной такое бывает: зная, что, возможно, в какой-то момент совершаю самую глупую ошибку в своей жизни, всё равно стремлюсь пройти начатый путь до конца. Это как гипноз. И в этот раз, положив свою ладошку в его тёплую крепкую руку, снова не ожидала, что так легко и непринуждённо, отбросив все сомнения, пойду с ним на середину танцпола.
Может быть, он хотел почувствовать себя живым; может быть, виной тому была чарующая музыка – бархатный мужской голос пел на французском языке о любви – но он привлёк меня ближе, чем полагается доселе не представившимся мужчине.
Изысканно-тонкий запах одеколона, смешанный с горем, делали его загадочным и непредсказуемым. Я ещё противилась слишком тесному вторжению в мою приватную зону, то ли отталкиваясь от его груди, то ли держась за лацканы пиджака, но, прикрыв глаза, легко шла за ним в танце, так легко, как это было с мужем. Я чувствовала, что он тоже вдыхает запах моих волос с макушки, отчего его горячее дыхание вызвало будоражащий озноб во всём позвоночнике.
И вдруг, на этом трепещущем моменте, музыка неожиданно закончилась. Проводив меня до столика, он сказал, что сейчас вернётся, и… ушёл. Прождав его минут десять, я ощутила неловкость ожидания незнакомого мужчины, подозвала официанта и, расплатившись по предоставленному в папке счёту, вышла на улицу.
Февральский вечер стоял синим и отрезвляющим. Не дожидаясь такси, медленно побрела пешком. Впервые за много лет я почувствовала пронизывающий укол в сердце, будто оно отходило от холода, таяло под натиском настигающего его жара.
Пролог. Он
Я не мог не ездить к ней на могилу. Мне всегда казалось, что если я очень хорошо постараюсь, то долгожданное счастье снова вернётся в мои руки. Я готов рыть заснеженный холм руками, ожидая знака от той, которая спряталась так глубоко. Но ни одного, даже малейшего знака не было, и это медленно убивало. Я забылся, и только потому, что рисунок на мраморе стал плохо видимым, понял – надо возвращаться в пустую квартиру и делать вид, что до сих пор живой.
В машине тоже холодно, как в склепе, и оттого мерзко как-то, паршиво. Заведя уже остывший мотор, подождал немного, прогревая двигатель, а заодно и пытаясь выбраться из колючих воспоминаний, но кладбищенская тишина и уходящий в сумерки день делали мир каким-то нереальным.
Резко развернувшись, направил автомобиль на шоссе, ведущее в город, и почти проехал мимо молодой женщины похожей на птицу, взъерошенную февральским ветром.
Дав по тормозам и тотчас сдав назад, я нажал на кнопку стеклоподъёмника. Окно плавно опустилось, и я крикнул ей, чтобы она села в машину. Незнакомка послушно опустилась на сиденье рядом и какое-то время исподволь наблюдала за мной. Датчик показывал, что дверь не закрыта, и мне пришлось напомнить ей об этом. Сказать мягко не получилось – застывший от холода голос прозвучал резко и даже в какой-то степени грубо. Да, собственно, какое мне дело, каким голосом нужно говорить с ней – это просто жест вежливости, рука помощи в студёный день.