В России жить не запретишь
Шрифт:
– Филькина грамота какая-то, – пожаловался Воротюк пустоте. – Мозги свихнуть можно. И кому это теперь нужно? Кто эту хренотень утверждать будет?
Все вопросы начальника штаба остались без ответа. Надо понимать, утверждать хренотень было действительно некому. Он горестно вздохнул, прокручивая электронный документ на экране. Перед глазами мелькали строчки, абзацы, графики, таблицы. Плоды титанического труда руководящего состава штаба. Загнившие на корню плоды. Честолюбивые прожекты, обратившиеся в пшик, в ничто. Еще недавно каждый пункт широкомасштабной операции сулил Воротюку сплошные пироги и пышки в виде множественных финансовых отчислений на его личные банковские счета. Теперь операция накрылась медным тазом, а многомиллионная прибыль гикнулась из-за досадной оплошности заместителя. Под угрозой оказалось не только будущее, но и настоящее, казавшееся таким
Беспроигрышный вариант. Скажем, сливочного масла в округе закупалось на семь процентов выше нормативного количества, а картофеля и овощей – на семь процентов меньше, что в конечном итоге позволяло всем заинтересованным лицам включать в свой рацион уже не мерзлую картошку с прогорклым маслом, а гораздо более калорийные и качественные продукты. То же самое происходило при закупке грузинских горюче-смазочных материалов, которые в России обошлись бы на четверть суммы дешевле. Или взять приятный процесс списания боевой техники, тоже проводившийся на сугубо коммерческой основе. Например, при подрыве бронетранспортера на фугасе можно было «замутить» такое количество имущества, которое не умещалось в пятитонном самосвале. Казалось бы: не ерепенься, служи отечеству, благодарно принимай любую пору года, отращивай брюшко и благородные седины. Но Воротюку надоело работать по мелочам. Запланированная военная операция в Чечне должна была стать последней и самой блестящей в его карьере. Сколько дум было передумано, сколько бессонных ночей проведено за тщательнейшей разработкой финансовых схем, подбором надежных кадров, просчитыванием оптимальных объемов прибыли, способов ее перераспределения. В результате план операции превратился в мину замедленного действия, в пороховую бочку под задом Воротюка. Опаршивело русское офицерство, растеряло представления о чести, о взаимовыручке, о долге, наконец. Нашкодил – и в гроб, а ты тут за него отдувайся, выкручивайся.
– Не по понятиям ты поступил, Павлуша, ох не по понятиям, – прошептал Воротюк, ерзая в кресле и тоскуя о том, что не он лично разрядил наградной золотой пистолет в безмозглую голову Конягина.
Водка и кабанья охота – вот что погубило этого талантливого, в общем-то, офицера, не лишенного коммерческой хватки. Ему бы жить и жить, полезного опыта под руководством Воротюка набираясь, а он пулю себе в висок пустил. Одно слово: мудак. Таких в разведку не берут, добрым словом не поминают. И нет им прощения от боевых товарищей, сурово заключил Воротюк. Весть о самоубийстве его заместителя уже разнеслась по всем средствам массовой информации, суля многочисленные проверки, инспекции, комиссии. Да и личный доклад министру обороны не за горами. Можно ли в такой нервной обстановке продолжать начатое? Конечно же, нет. Тем более что не исключена утечка секретной информации, несмотря на то, что своевременное вмешательство Воротюка предотвратило полную катастрофу. Отпуск, конечно, пошел коту под хвост, но что же тут поделаешь, если начальник штаба военного округа ни на кого положиться не может, все должен делать сам. Ввинтив палец в ушную раковину, Воротюк уставился на личный «ПМ» с золотым гербом и спусковым механизмом. Точно такой же, как у Конягина… Но когда и как рука успела достать пистолет из ящика стола?
– Не вешать нос, альдебараны! – приказал себе Воротюк. – Задача теперь одна, святая задача. Уцелеть. Во что бы то ни стало уцелеть. Чтобы и грудь в крестах, и голова не в кустах.
Прочистив второе ухо, Воротюк спрятал пистолет и попытался успокоиться. Поводы для тревоги, конечно, есть, но паниковать не стоит. Как поется в одной хорошей песне: «Помирать нам рановато». Конягин со своим длинным языком и проспиртованным мозгом лежит в морге. Если он и способен давать какие-либо показания, то лишь на страшном суде, а военная прокуратура привыкла руководствоваться иными фактами, сугубо земного свойства. Ушлого капитана Бондаря, заполучившего в Чечне не только похищенный компьютер, но и безымянную хакершу, больше нет. По утверждению полковника, командовавшего вертолетным звеном, его, болезного, смешали с овечьим дерьмом, и, что приятно, вылет всегда можно преподнести под соусом военной операции, направленной против международной террористической группировки.
– Какие ко мне могут быть презумпции? – спросил Воротюк у выпуклой морды монитора. – Никаких презумпций, – ответил он сам себе. – Через месяц-другой шум уляжется, вонь развеется, все войдет в наезженную колею. И тогда домкратов меч не будет нависать над моей головой.
Гадая, как правильно называется этот чертов меч: домкратов или как-то еще, начальник штаба выключил компьютер и стал набирать номер домашнего телефона. Ему почему-то захотелось скушать на ужин настоящий домашний пирог, с пылу с жару. О чем и было объявлено взявшей трубку супруге. После чего, оставив все свои тревоги и сомнения в служебном кабинете, генерал Воротюк отправился домой, и выражение его лица было полно достоинства, как у человека, с честью носящего свою фамилию.
– Дядя в гневе, – сказал Ильяс по-чеченски. Мобильный телефон, по которому он только что разговаривал с Русланом Гелхаевым, был предусмотрительно отодвинут подальше. Как будто это была коробочка, наполненная скорпионами.
– Почему? – спросил напарник Марат Качмазов, с которым Ильяс приехал в эту глушь, в этот никчемный осетинский городок Моздок.
Прежде чем ответить, Ильяс прошелся по скрипучим половицам гостиничного номера, бесцельно выглянул в окно, так же бесцельно сплюнул вниз.
– Все дело в этой сучке Алисе, которую мы привезли сюда, – сказал он наконец. – Она сбежала от Черного Ворона. Дядя опасается, что теперь ее длинный язык может нанести вред его репутации.
– Каким образом? – спросил рассудительный Марат. – И как могла эта девка удрать от самого Черного Ворона?
– Там произошла какая-то заваруха. Много убитых. Подробностей я не знаю, но Алиса выбирается из Ичкерии с мужчиной. Дядя велел нам кататься вдоль границы и пытаться ее перехватить. Он там в Москве думает, что это так просто. – Ильяс начал закипать. – А мы на каждом посту станем деньги отстегивать, чтобы нас пропускали.
– За провоз оружия много берут, – вздохнул Марат. – Не напасешься.
– Вот именно. Знаешь, я очень уважаю своего дядю, но у него на плечах гнилая тыква вместо головы.
– Это плохо.
– Это даже хуже, чем ты думаешь, – продолжал горячиться Ильяс. – Старик совсем выжил из ума. Заимел привычку хватать самых своих верных, самых преданных людей за нос.
– Зачем? – поразился Марат.
– Чтобы дергать их, щипать, делать больно. А может, вообще оторвать нос хочет.
– Но зачем, зачем?
– Вот ты у него спроси зачем. Когда вернемся.
– Мне кажется, нужно обязательно разыскать эту Алису, – озабоченно произнес Марат, садясь на кровати, на которой он до этого лежал. Его ноги, обтянутые влажными носками, источающими отчетливый сырный запах, опустились на пол.
– А мне кажется, что мы должны сидеть в гостинице и не дергаться, – возразил Ильяс. – Я своего дядю хорошо знаю. Он побушует немножко, а потом успокоится. Позвонит и скажет: возвращайтесь домой, мальчики.
– Это хорошо, – разулыбался Марат. – Потому что мне уже надоело торчать в этом проклятом Моздоке. – Он скривился так, словно его детство и ранняя юность прошли не в крошечном поселке на сто дворов, в сравнении с которым Моздок был настоящим Вавилоном. – Тут даже как следует отдохнуть негде.
– Газету купил? Объявления прочитал?
– Э, в руках держать противно. Вот, сам погляди.
Куцая газетенка на четыре листа полетела в направлении Ильяса. Поймав ее в воздухе, он отыскал страницу с объявлениями и насупился. Какое-то АО «Картон Моздока» рекламировало свою никудышную продукцию, отдаваемую заинтересованным лицам по бросовым ценам. Не отставало АООТ «Моздокские узоры», дающее скидки на гардинно-тюлевое полотно и штучные гардинные изделия. Филиал Московского института предпринимательства и права приглашал абитуриентов платных факультетов, обещая пристроить всех скопом на высокооплачиваемую работу. И ни одного объявления о ласковых кошечках, мечтающих скрасить досуг состоятельным господам! Ни одной сауны, ни одного массажного салона!