В рядах борцов
Шрифт:
Картофель кончился. Мужчины закурили, делясь между собой табаком.
— Пойдем вымоем котелки, — сказала мать. Томми поднялся, они собрали котелки и пошли в темноту, к ручейку.
— Надо бы сходить еще за картофелем на утро, — сказал кто-то у костра.
— Сейчас ничего не выйдет, — ответил черноволосый. — Его уже собрали в кучи. Этот мы набрали раньше, еще на поле. А теперь там, наверно, охрана.
Когда Томми с матерью вернулись к костру, люди лежали, глядя на огонь. В зубах у мужчин поблескивали самодельные сигареты. Роза уже спала, свернувшись клубком на разостланном отцом одеяле.
— Да… найдешь ты там работу, — говорил черноволосый, продолжая разговор. — Это только говорят, что в Калифорнии есть работа. А на самом деле там не лучше, чем здесь. Тысячи людей ходят по дорогам.
— Что же делать? — сказал отец. — Человеку надо на что-нибудь надеяться.
— Может быть, безработица скоро кончится? — выразил надежду кто-то.
— Да, кончится… — мрачно проговорил черноволосый. — В 1929 году, когда началась безработица, мне отец всё говорил: «Скоро она кончится». Говорил, говорил, да так и умер от голода. А я вот с тех пор почти не вырос.
Томми подумал о себе: неужели и он будет таким маленьким? Нет, этого не может быть!
Но сегодня он целый день не ел и, наверное, совсем не рос. И завтра нечего будет есть.
— Так что же делать? — сказал отец.
— Что делать? — ответил взволнованный голос. — Отобрать у них все фабрики и заводы! Тогда безработица кончится.
— Так только коммунисты делают, — произнес черноволосый.
— Никогда не видел ни одного коммуниста, — ответил тот же голос. — Хотелось бы посмотреть. Наверное, хорошие ребята.
— Они уничтожают всё, — твердил черноволосый. — Они не признают семьи…
— Да, — неожиданно вступил в разговор мужчина в старом свитере и армейских пехотных брюках, — коммунисты уничтожают всё, — так пишут газеты. Я тоже коммунист. И мой друг коммунист. — Он показал на лежавшего рядом добродушного худощавого негра в старой солдатской форме и с ленточкой «За храбрость».
— Нет, ты в самом деле коммунист? — недоверчиво спросил черноволосый.
— Конечно, в самом деле. Вот у меня и бомба в кармане.
Вокруг костра прошел смешок.
— В газетах такие ужасы пишут про Россию и про коммунистов, что не знаешь, чему и верить, — сказал отец.
— А вот чему верить, — снова заговорил тот, кто назвал себя коммунистом. — Я разговаривал с одним парнем, который читает нашу рабочую газету. Он мне рассказывал, что в России сейчас идет большое строительство. Там людей просто нарасхват берут. На одной Волге сооружают две таких электростанции, каких нет во всем мире. Их дети даже и не знают, что означает слово «безработица».
— Волга — это русская река, — сказал черноволосый. — Там они Гитлера разбили.
Томми лежал на спине и думал о России. Она представлялась ему страной вечного снега. В этом снегу русские строили электростанцию. Там была работа и за нее платили.
— Ну, спасибо, — сказала мать. — Надо укладываться спать.
Когда разложили одеяло, Томми лег рядом с отцом.
— Папа, — спросил он, — а правда, я не вырасту, если не буду есть?
— Ничего, сынок, — ответил отец. — Безработица скоро кончится.
Томми вспомнил, как черноволосый рассказывал о своем отце, который так же говорил, а потом умер от голода. Мысль о том, что его отец может умереть, была невыносима.
— Папа, ты можешь умереть от голода?
— Нет, сынок. До этого еще далеко. Спи.
Он положил свою большую тяжелую руку на плечо Томми и прижал мальчика к себе. Кругом тоже укладывались люди. Костер затушили.
Некоторое время то в той, то в другой стороне слышались разговоры. Иногда огонек сигареты вырывал из темноты чье-нибудь исхудавшее лицо. Наконец стало тихо. Лагерь уснул. Только с дороги доносилось шуршание автомобильных шин.
Томми не спалось. Мальчик думал о том, что утром Роза опять будет просить есть и он сам будет голоден. Томми снова вспомнил об огромных грудах картофеля на ферме. Осторожно освободившись от тяжелой руки отца, он сел и осмотрелся.
В лощине все спали. То здесь, то там слышалось тяжелое дыхание уставших людей. Направо темнела дорога.
Томми поднялся и тихонько вытащил из-под одеяла сложенный вчетверо мешок — один из трех мешков, которые у них были. Проверил, в кармане ли его ножик. Потом, крадучись, отошел от отца и, спотыкаясь о кочки, поднялся на дорогу.
Вправо и влево простиралось темное полотно бетона. Здесь, наверху, было холодно, и Томми почувствовал, как хорошо было под теплой рукой отца.
Одеяло, на котором мальчик спал, показалось домом, где он, хотя бы и временно, был защищен от невзгод.
А сейчас Томми стоял один на темной дороге. Ему захотелось вернуться, но он поборол в себе это желание и двинулся вперед.
Итти было далеко, около трех километров. Сначала Томми шел почти наощупь, поворачивая налево или направо, когда ноги чувствовали, что он сошел с бетонного полотна на придорожный гравий. Потом глаза привыкли к темноте, и мальчик зашагал увереннее.
Ночь была полна звуков. То вдруг раздавался резкий звон цикад, то проскакивал через дорогу заяц, то пугающе кричала какая-то птица. Чем дальше мальчик отходил от лагеря, тем ему становилось страшнее.
Вдали показался маленький огонек и стал быстро приближаться. Томми остановился, не понимая, что это. Огонек увеличивался, слепил мальчику глаза. Томми отошел в сторону и прежде чем понял, что это такое, огромный черный автомобиль с одной зажженной фарой промчался мимо него, едва не задев мальчика передним крылом. После ослепительного света наступила полная темнота, и изо всех ощущений у Томми остался только запах горького дыма и бензина.