В саду моей души. Как любовь к растениям способна изменить жизнь и исцелить душу
Шрифт:
С годами я научилась разделять личное и публичное пространство. В определенном смысле его предпочтительная версия относительно меня отличалась от той, какой я была с друзьями: более спокойной, более вдумчивой, менее небрежной и приводящей в замешательство. Он заставлял меня чувствовать себя лучше, чем я есть на самом деле, – даже если эта женщина не всегда была тем, кем я была в действительности. Когда он ушел, мне показалось, что я рассыпалась на мелкие кусочки и от меня ничего не осталось.
Я винила себя, что позволила случиться этому разрыву и что сама оттолкнула его. Но я была слишком занята другими вещами – уборкой, садоводством, своими текстами, – вместо того чтобы заниматься им. Я обвиняла себя в том, что не
Меж тем мое самообразование в области садоводства ушло на второй план. Это казалось мне чем-то пустячным. Будущее нашего дома было туманным, с открытым финалом – как и наши отношения. В случае если бы нам пришлось продать квартиру, я бы осталась без балкона. Без балкона у меня не было бы растений. Я не могла себе представить, что выращивание или восхищение ими могло существовать за пределами выставленных мной границ. Мне казалось ненормальным беспокоиться по поводу того, пойдет ли петрушка на семена. И хоть моя любовь к садоводству выросла из простого увлечения, став необходимой и притягательной частью моей жизни, лишь немногие вещи казались привлекательными после нанесенного мне сокрушительного удара в сердце. Без него я потеряла интерес ко всему остальному.
Однако сочетание солнца и влаги опьяняло растения. Скромная – даже строгая – коллекция однолетников и выживающих многолетников, которыми я занималась последние несколько недель, достигла своего апогея. Великолепный фиолетовый побег люпина высился вдоль стены в окружении бакопы. Пена из его лепестков испускала цитрусовый аромат. В углу пурпурная кислица треугольная (Oxalis triangularis) распустила свои нежные цветы, свисавшие с невесомых стеблей. Там были петунии и несколько гербер Джемсона кричащих розовых и пурпурных оттенков. Я подходила к стеклянной двери, упиралась в нее лбом и задумчиво смотрела на растения, не фокусируясь ни на чем конкретно. Неожиданно квартира показалась мне очень большой и очень тихой. Сейчас там не было никого и некому было спросить, что я делаю.
Напряжение от необходимости «держать лицо», сдерживать слезы и просто от усталости давило на лоб, на виски, так что веки отяжелели. Тупая, настойчивая боль. Мне было трудно осмыслять то шоу, которое происходило за дверьми квартиры, или те яркие цвета и новую молодую поросль, крепнущую под проливным дождем. Я регулярно заключала с собой соглашения не плакать, но постоянно нарушала их.
Однако на четвертый день пришло понимание. Я вернулась домой и обнаружила на мокром от дождя балконе мазок новой краски: две пухлые пушистые головки мака раскрылись, демонстрируя свежие, идеально белые, словно выстиранное белье, лепестки. Я глубоко вдохнула их аромат – они стали для меня сюрпризом, сверкая на фоне окружающей тоски и уныния. Даже бутоны, за которыми я внимательно следила в течение нескольких недель – а в случае с отдельными растениями и нескольких месяцев, – удивили меня, когда реально зацвели. Наверно, и вправду это происходит в тиши, когда «спины повернуты, а умы отвлечены».
Не то чтобы я совсем не следила за ними. Но за прошедшие дни я не отслеживала, как раньше, их рост, то, какие бутоны набухли и какие цветы раскрылись. Масштаб моего уныния и полной растерянности из-за ухода Джоша заставлял меня без конца рыться в моих непрошеных мыслях. Я пыталась навести порядок там, где этого сделать было невозможно, осмыслить неожиданное. А здесь находилось нечто совсем маленькое –
Это помогло мне осознать, что растениям все равно и они не переживают по поводу того, влюблена я или нет. Они не расстроились из-за того, что я перестала ухаживать за ними, потому что я чувствовала себя сломленной. И им также было все равно, что я изначально начала заниматься этим из желания выращивать что-то, чтобы создать ощущение уюта и постоянства, закрепить нечто, в чем ранее я не чувствовала такой потребности. Сам факт моего существования был для них непостижим – да, именно так, ведь они не были чувствующими существами, по крайней мере не в современном человеческом понимании. И вне зависимости от того, что произошло между Джошем и мной, что говорят или делают люди, растения продолжают расти и цвести, давать семена, умирать и прорастать снова. Потому что именно для этого они и существуют.
Поток страха, уныния и растерянности на короткое время приостановился. В этих растениях заключалась наиболее утешительная для меня мысль за все последние дни. И – пусть всего на какое-то мгновение – вся мучительная боль от разрыва с Джошем показалась мне чем-то маленьким и банальным. Разбитое сердце – весьма распространенное, словно ритуал, и всеобъемлющее эмоциональное переживание, которое случается с сотнями людей каждую минуту. Эти маки казались мне крошечным чудом, напоминанием о том, что в природе все продолжает идти своим чередом.
Я не строила никаких больших планов; не давала себе никаких клятв усыпать цветами свою дорогу к счастью. Но ко мне вдруг пришло озарение, что неожиданные вещи не всегда должны быть плохими, что маки были началом процесса трансформации. Язык растений и процесс их роста были мне малопонятны, но я обнаружила, что отчаянно пытаюсь их понять. Я хотела научиться разбираться в тех формах жизни, что молчаливо окружают нас каждый день. И когда я начала проникать в суть – неуклюже, медленно, – это помогло мне разобраться и в моей собственной жизни; не только в плане нашего разрыва, но и в плане моего будущего.
Кто-то, возможно, воспринимает цветы как нежные и утонченные, легкомысленные создания, внушающие пылкое рвение их поклонникам и оставляя равнодушными людей более занятых. Но у растений есть и форма, и предназначение, и, как я узнала, тихая нацеленность на выживание, что, кстати, свойственно и женщинам. Мы терпеливы и вынуждены находить свои собственные пути в те сферы и отрасли, которые прежде были закрыты для нас. И это касалось садоводства в не меньшей степени, чем любой другой области.
Мужчины установили свои правила в области садоводства: они построили гигантские теплицы и создали обширнейшие коллекции, разработали принципы садового дизайна и стали главными авторами книг о растениях, отодвинув женщин на второй план. Женщины на долгое время были исключены из этого процесса – по тем же причинам, по которым женщины были отлучены от многих других родов занятий, полагая, что женскому разуму это недоступно.
Но мы не всегда были отверженными в области растениеводства. В период зарождения «ботаномании» – явление, возникшее в восемнадцатом веке, когда на тусклых берегах Британии появились экзотические растения, что привезли с окраин империи на кораблях вместе со специями, чаем и тиграми, – ботаника была выбрана наиболее подходящей наукой для изучения ее женщинами. Считалось, что свежий воздух благотворно влияет на женский организм. Заморские растения стали для нас новыми объектами для рисования; были открыты новые лекарственные средства на основе трав – все это было исключительно прерогативой женщин. К 1830-м годам определенные знания о растениях наравне со средним уровнем игры на пианино, а также способностью поддержать вежливую беседу считались теми умениями, которыми должна была владеть благородная дама.