Шрифт:
В следующей жизни.
Стамбул. Такси.
Ночной Стамбул похож на футуристические фантазии кинематографистов. Особенно когда смотришь на него без очков. Забыла, как обычно. Так бывает, когда носишь очки лишь от случая к случаю. Хаотическое нагромождение огней, парящее, будто бы в пустоте. На самом деле – на холмах. Она знала. Она видела эти холмы при свете дня. Несколько лет назад. Тоже не вполне отчетливо, потому что тогда тоже забыла очки. Но все же, холмы она видела. И знала теперь, что огни вовсе не парят. Они прочно стоят на ногах, если так можно сказать об огнях. Огни – это уличные фонари, которые крепятся на столбах. А столбы накрепко врыты в землю. Огни – это свет в окнах домов. У домов есть фундаменты,
Такси медленно продирается сквозь пробки. Радио поет турецкие песни. Таксист подпевает. Алине хочется попросить их заткнуться. Обоих. И радио, и таксиста. Но ей неловко. Да и не понятно, на каком языке к нему обращаться: он не знает русского, она не знает турецкого. И они оба не знают английского. Алине даже нравится собственное незнание английского. Приходится, конечно, терпеть некоторые неудобства вроде этого вот хорового пения, но зато ее международная немота оборачивается занятными бытовыми приключениями, описания которых на русском языке Алину и кормят. Иногда ей кажется, что ей просто невероятно повезло: больше всего на свете ей нравится путешествовать и писать рассказы о путешествиях, и вот она путешествует и пишет рассказы о путешествиях, и за это ей еще и деньги платят. Многие ей завидуют. Да она и сама себе иногда завидует. Только вот…
Только вот в этот день в такси, медленно продиравшемся сквозь пробки из аэропорта в дешевый, маленький отель в районе Таксим, под протяжные турецкие песни, Алина не чувствовала себя ни везучей, ни тем более счастливой. В голове у нее кружилась чужая фраза, являющаяся национальным культурным кодом. Она настолько затаскана, что стала банальностью. Но она справедлива. Именно поэтому она и стала культурным кодом. Алина размышляла об охоте к перемене мест. Она думала о том, что путешествия будто бы стали ее жизнью. Но на самом деле путешествия заменили ей жизнь. Она бежит от себя. Хотя это невозможно. Она знает это. Вот и сейчас она сама себя догнала. По щекам поползли приторные слезы жалости к себе. Ее никто нигде не ждет. Никто не ждет в месте, которое она считает своим домом. Никто не ждет в маленьком отеле в районе Таксим.
Такси останавливается. Таксист что-то говорит на своем непонятном турецком. Похоже, приехали. Алина открывает свой рюкзак, находит кошелек, отсчитывает лиры, передает их таксисту и в этот миг… Она никогда не сможет это описать словами. Очевидно, именно это называют ясновидением. Она вдруг увидела… Увидела, но не глазами. Она никогда не сможет сказать, чем она это увидела. Но она увидела единственного человека, которого она любила. Он лежал на больничной койке. Бледный. И не живой. Алина застыла с лирами в руке. Таксист что-то говорит. Она очнулась. На секунду зажмурилась. Открыла глаза. Потрясла головой, отгоняя видение. Такси, таксист, Таксим… Стамбул. Да. Нет, этого не может быть! Просто не может быть. Это глупая фантазия. Ничего больше. Алина отдает деньги таксисту, хватает свой рюкзак и неловко выскальзывает в шумную стамбульскую ночь. Навстречу приключениям. Они обязательно будут. Ведь именно они составляют смысл ее жизни. Другого нет. Она искала… Как многие. Но…
В пустоте.
Слово «пустота», в общем-то, ничего для него не значило. Он иногда говорил, как и все: пустой звук, пустота в душе, природа не терпит пустоты и прочую ерунду в том же духе, не задумываясь над смыслом этих выражений. Однажды одна из его подружек как-то слишком уныло, протяжно и долго стенала по поводу пустоты их отношений. А ему хотелось побыстрее закончить этот бессмысленный, тягостный разговор. Он не любил выяснять отношения. Как и любой нормальный мужик. Да и подружка ему на тот момент порядком уже надоела и даже без этих бесед о пустоте отношений была ему не интересна. А уж с ними то… совсем не выносима. Он тогда сказал ей: «Что такое пустота? Это отсутствие чего бы то ни было во времени и пространстве. В том числе и разговоров. Если разговор есть, значит, это уже не пустота. Поэтому слова твои, как минимум, нелогичны». Она тогда заявила, что он слишком жесток. И расплакалась. Через месяц он сбежал от той своей подружки. Но жестоким себя при этом, конечно, не чувствовал. Просто в их отношениях, действительно, наступила пустота. Хотя, правильнее было бы назвать это безразличием. С его стороны. Она-то долго потом страдала. Тогда он дал определение пустоты, и тут же о нем забыл. Расплывчатое определение. Да и были ли у него поводы всерьез задуматься о пустоте? Не было. Потому что пустота – химера. Ее не бывает. Время и пространство вечно чем-то заполнены. Собственно, и время, и пространство тоже не укладываются в понятие пустоты.
Алеша открыл глаза и понял, что он находится в пустоте. Он понял, что если пустота существует, то это она и есть. Не было у нее ни цвета, ни запаха. И звуков в ней не было. Темнота. Был только он, Алеша. Хотя, если он есть, значит, это уже не пустота. А он есть? Или его нет? Зачем он об этом думает? И все же… Алеша пошевелил руками. Кажется, они есть. Нащупал руками ноги… На месте. Значит, наверное, Алеша, все же есть. Существует. Он лежит. А на чем он лежит? Ни на чем. Разве так бывает? Что происходит? Лежать можно на траве, на песке, на кровати. Да, в последние дни он только и делал, что лежал на кровати. То есть на койке. На больничной койке. Алеша представил эту белую железную койку. Скрипучую и шаткую. В тот же миг под ним возникла какая-то основа. Скрипучая и шаткая. Наверное, это та самая койка, догадался Алеша. Вот бы света еще немного в эту пустоту, подумал Алеша и вообразил почему-то лампочку, висящую на черном проводе. Он даже не удивился, когда над его головой зажглась тусклая лампочка. Точно такая же, как в его фантазии.
Алеша осмотрелся. Да, он лежит на той самой больничной койке. А сама койка висит в пустоте. Или в темноте. Опять эта путаница в понятиях. Алеша вдруг понял, что его родной язык слишком беден. Или слишком абстрактен. Невозможно описать то, что он видит вокруг привычными словами. О чем он думает? О каких-то глупостях. О словах, от которых сейчас никакого проку. Ему нужно думать сейчас о том, где он, и как выбраться из этого странного места. Если это пространство вообще можно назвать местом.
А если попробовать встать? Можно ли стоять в пустоте? Лежал же он в ней как-то. Алеша встал. Но когда он спускал ноги с постели, не удержался и вообразил пол. Светлый такой паркет, как в спальне у одной из его любовниц. Почему-то вспомнился именно он. И тут же пространство под кроватью начало заполняться светлыми паркетными досками. От кровати и дальше, дальше, до бесконечности. Бесконечность. Все вроде бы знают, что это такое. А кто-нибудь может себе представить эту самую бесконечность? Алеша ее увидел. Величественное зрелище. И пугающее.
Таким образом постоять в пустоте Алеше не удалось. Он встал на пол. Самый настоящий твердый пол. Правда, Алеша догадывался, что под этим бесконечным полом все та же пустота. И над головой пустота. А что будет, если вообразить небо? Голубое. Пустота над Алешиной головой окрасилась в голубой цвет. Чего-то не хватает. Солнца. Тут же над паркетом взошло солнце.
Алеша осмотрел пейзаж. Забавно. Бескрайний паркет, над ним пронзительно-голубое небо и слепящее солнце, а в центре композиции облезлая больничная койка. Ничего нелепее Алеша в жизни своей не видел. Он расхохотался. Присел на койку.
Что же все-таки происходит? Он что, стал Господом Богом? Это сейчас был акт творения? Какой-то странный мир он создал. Очень странный. А, может, это всего лишь сон? Да, конечно! Это просто сон! Или не сон? Так! Надо хотя бы кровать поменять! Что это за убожество! Алеша вообразил роскошную деревянную кровать с резными колоннами и балдахином из красного бархата. Такие, наверное, стояли в старинных замках, где жили рыцари. Алеша в детстве мечтал быть рыцарем. Больничная койка исчезла. Ее место заняла кровать с балдахином.