В спецслужбах трех государств

Голушко Николай Михайлович

Я присутствовал на сессии Верховного совета, где было принято постановление об оказании недоверия составу коллегии Генеральной прокуратуры республики за «бездействие в дни путча». Потебенько депутаты слушать не захотели, быстро расправились с ним, хотя в дни ГКЧП он находился в очередном отпуске. Как выразился председательствующий Кравчук, «принято демократическое решение: прокуратура, ее коллегия и генеральный прокурор складывают свои полномочия». В течение пяти минут без обсуждения, при подавляющей поддержке руховцев был назначен новый генеральный прокурор — депутат В. Шишкин. Можно отдать должное гражданской позиции и порядочности Шишкина, который прорвался на трибуну и умолял депутатов учесть его мнение. «Я хотел бы сказать, что с этой системой не был связан ни одного дня работы. Я был судьей. Я не знаю этой работы и не хочу ставить себя в такое положение, чтобы на меня с некоторым неуважением могли смотреть прокурорские

работники, считая, что я не знаю некоторых тонкостей и так далее… Не надо так несерьезно подходить к вопросам, связанным с назначением на те или иные должности, причем должности определяющие, будем так говорить, в нашем государстве». Я не знаю, как сложилась последующая общественная деятельность Шишкина, но этот его поступок сохранился в моей памяти. Побольше бы таких искренних и ответственных людей на все времена.

Однако случилось так, что вскоре пришлось исправлять ошибку, допущенную при назначении Шишкина помимо его желания. Последний генеральный прокурор советского периода Потебенько был возвращен на этот высокий государственный пост в суверенной Украине. История знает мало таких примеров. Впрочем, был еще один украинский прецедент, когда депутатам в качестве главы правительства дважды пришлось приглашать Виталия Масола, авторитетного и компетентного руководителя республики.

Депутатской комиссией с особым пристрастием обсуждалось содержание шифротелеграммы, подписанной мною 19 августа и направленной в областные управления КГБ. Депутат Лариса Скорик старалась выяснить, не был ли этот документ переоформлен задним числом из-за опасений ответственности за поддержку ГКЧП. Неужели там, в КГБ, все были такие умные, чтобы в первый день ГКЧП направить указание на места руководствоваться установками Верховного совета Украины, а не своего московского центра? Конечно же, даже намеки на последующее редактирование шифротелеграммы — полный абсурд. Существовавший порядок прохождения и учета секретных шифровальных материалов исключал любую корректировку, к тому же в этом случае предстояло истребовать из 26 областных управлений прежние телеграммы и отправить взамен исправленные. Такой поступок мог втянуть широкий круг исполнителей, повлечь серьезные последствия, вплоть до уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением.

Опросы и собеседования в парламентской комиссии, прокурорские допросы руководителей КГБ в отношении того, «как вели себя в дни 19–21 августа», продолжались длительный период.

Работавший во Львове генерал Нездоля вспоминает, что после провала ГКЧП руководители КГБ всех рангов по требованию прокуратуры написали рапорты о том, что они делали в дни путча. Во львовском управлении никаких оргвыводов по этому поводу не последовало: ГКЧП местные сотрудники практически проигнорировали, никто никаких команд в поддержку путчистов не давал. Александру Ивановичу и отписываться-то не пришлось, поскольку в злополучные дни путча он находился в отпуске. И всех отпускников освободили от написания этих ненужных бумажек.

В прокуратуре Украины начальник следственного отдела КГБ Пристайко давал показания о том, что 20 августа в 10 часов утра по поручению руководства он подготовил аналитическую записку с правовой оценкой опубликованных постановлений ГКЧП. «…Я сражу же позвонил Голушко Н. М., который попросил кратко изложить содержание записки и через несколько минут сказал, что необходимо детально рассмотреть ее, в связи с этим потребовал зайти к нему в 14.30. В назначенный час я был у него. Он внимательно прочитал записку, затем мы детально обговорили каждый пункт. Голушко Н. М. в основном интересовали правовые нюансы обоснованности моих выводов. Без всяких сомнений он написал резолюцию и вернул мне записку».

Начальник 5-го управления КГБ УССР (подразделение по защите конституционного строя) Подгайный на вопросы депутатской комиссии отвечал: «Впрочем, скрывать мне было нечего. 16 августа, в пятницу, я отпросился у председателя КГБ УССР Николая Голушко и поехал на Полтавщину к больной матери. Приехал на работу, а Голушко, говорят, находится у Кравчука… Каждому понятно: если бы руководство КГБ Украины знало о предстоящих событиях и принимало в них участие, начальника 5-го управления ни за что бы не выпустили из Киева…»

Членам парламентской комиссии показалось невероятным, что КГБ УССР в путче никоим образом не участвовал. Гэкачеписты считали, что достаточно будет топнуть ногой, и страна послушается, все проблемы решатся сами собой. «В Москве растерянность была большей, чем в Киеве, поэтому центральному руководству госбезопасности было не до нас». И на депутатской комиссии, и затем на заседании

Президиума Верховного совета пришлось отчитываться за подготовленную в КГБ справку «о неконституционности» актов ГКЧП. Депутатской комиссией оценивались не содержание, исключительность и смелость выводов, а указывалось в качестве недостатка то, что текст

указанной справки не был доведен до всего оперативного состава. Но моя резолюция оперативному штабу КГБ «руководствоваться в работе» означала безусловное доведение этого принципиального указания до всех заинтересованных подразделений. В те тревожные дни такое решение немедленно распространялось без приказов. Заместитель председателя Верховного совета Гринев упрекал в том, что указанная справка не была доведена до Верховного совета. Пришлось объяснить, что подобный анализ этот орган власти имел возможность получить от собственной юридической службы.

Гонения на должностных лиц по поводу их причастности к путчу продолжались за пределами Киева. Особо пристрастное расследование велось прокурорскими инстанциями в отношении руководителей Крыма — первого секретаря обкома партии Грача и председателя областного исполкома Курашика.

Председатель комиссии Гайсинский в последующем широко комментировал в прессе работу комиссии, свою роль в ней. ГКЧП для Гайсинского, как и назначение председателем парламентской комиссии, оказались «громом среди ясного неба». Он подготовил положение о полномочиях в рамках деятельности Временной комиссии. На заседании Президиума Верховного совета, которое шло почти без перерывов, с критикой выступили депутаты Дурдинец и Кондратьев. «Вы такие полномочия выписали, что это будет новая ЧК». Права комиссии немножко урезали, но все равно их осталось более чем достаточно.

Вместе со следователями прокуратуры Гайсинский принимал участие при обыске кабинета первого секретаря ЦК КПУ Гуренко. «Все шкафы и столы Гуренко были, словно под метлу, вычищены… Но следы все-таки остались». При проведении обыска в числе других материалов были обнаружены два официальных документа, являющиеся предметом внимания органов государственной безопасности. Незадолго до августовских событий мною была направлена записка в ЦК на имя Гуренко с изложением сложившихся тревожных тенденций в общественно-политической обстановке в республике. В документе указывалось на конкретные меры для улучшения положения дел. В числе возможных были рекомендации больше опираться на сельское население, не охваченное митинговой, забастовочной и националистической стихией. Признаюсь, что по долгу службы (после отмены шестой статьи Конституции СССР) органы государственной безопасности не обязаны и, казалось, были не вправе информировать ЦК КПУ Но я понимал, что на Украине продолжала действовать трехмиллионная Компартия, сформировавшая в парламенте ведущую депутатскую фракцию большинства, и только коммунистические силы тогда реально были способны принять радикальные меры по оздоровлению ситуации в республике.

Другим обнаруженным при обыске важным документом оказалась шифротелеграмма из Москвы с собственноручной резолюцией Горбачева: «Тов. Гуренко. Прошу обратить внимание». С конкретными ссылками на зарубежные источники в ней доводилась разведывательная информация о том, что в парламенте Украины не все благополучно, усиливаются сепаратистские настроения на отрыв республики от Союза ССР.

Почему после всех чисток шкафов указанные материалы органов госбезопасности с грифами секретности находились даже не в сейфе, а в письменном столе Гуренко — ума не приложу. Работники прокуратуры или кто-то из депутатской комиссии допустили утечку, и в львовской газете была перепечатана аналитическая записка КГБ под броским заголовком вроде: «Гауляйтер Голушко докладывает своему партайгеноссе Гуренко» с добавлением клеветнических комментариев. Через несколько дней та же газета опубликовала новую статью, в которой указывалось, что в документе КГБ содержится действительно глубокий, мобильный анализ сложившейся социально-политической обстановки в республике. Редакцией был сделан логический вывод: только сотрудники КГБ способны к такому содержательному анализу, смотрите, мол, какие квалифицированные аналитики там работают, их надо сохранить для органов безопасности будущей независимой Украины.

Первый секретарь ЦК Гуренко не избежал допросов и достойно держался на заседании парламентской комиссии. Он взял на себя ответственность за направление в дни ГКЧП шифровки во все обкомы КПУ, вместе с тем оспаривал толкование содержавшихся в ней формулировок, якобы имеющих однозначную поддержку путчистов.

Гайсинский отмечает, что парламентская комиссия приняла «важнейшие решения» в отношении КПУ и КГБ республики. При обсуждении деятельности КГБ возникла проблема, как поступать с материалами о «секретных осведомителях органов госбезопасности». На одном из заседаний комиссии решалось, «надо ли предавать огласке имена тех, кто выдавал людей (зачастую на мучения или на смерть в лагерях). Решили не публиковать. «Это было одной из немногих ошибок нашей комиссии», — заключал Гайсинский. Он как прокурор обязан был профессионально оценивать назначение агентурного аппарата и не рассуждать, следует ли публиковать сведения «о секретных осведомителях», даже спустя десятилетия.