В споре со временем

Решетовская Наталья

Шло время и сглаживался горький осадок от всей этой истории, от вырывавшейся на минуты мысли, что такому писателю, как Александр Исаевич, всё дозволено.

Ничто

не предвещало, что она, эта мысль, когда-нибудь снова станет доминантой многих его поступков.

Уезжая осенью на юг, муж оставит мне запечатанный конверт с надписью "Consuello" ("Утешение") и попросит, чтобы я прочла это письмо, "если мне станет особенно тоскливо".

Он возвратится скорее, чем предполагал, не вынеся юга даже в "бархатный сезон" (в Солотче - лучше!), но письмо к тому времени будет прочтено.

Александр писал, что отгремел наш кризис, который убедил его ещё больше прежнего: что никто-никто, как я, не может быть предан ему. Никто не может жить его интересами так, как я. И ни с кем никогда ему не могло бы быть так просто, так естественно, так легко, как со мной.

"Если

вчувствоваться и вдуматься, то с годами наши связи с тобой становятся только прочнее и вечнее. Всё отходит и отойдёт как тленное и временное: смятения чувств, столкнове-ния самолюбий, вспышки гнева, несправедливые обиды. Вспомни, они ведь не длились никогда подолгу, всегда их вытесняли любовь и жалость бесконечная друг к другу. Тебе больно тотчас больно и мне".

Он просил хранить в душе эту нетленность и вечность нашей близости.

"Не из пафоса, а потому, что это так и есть,- писал он,- ничто уже, кроме смерти, не может нас разлучить. Но пусть она будет нескоро".

Спустя 6 лет "треугольник" повторился. На этот раз исход оказался другим.

А то письмо до сих пор хранится у меня. Когда мне становится особенно тоскливо, я его перечитываю.

Рязань - Москва - д. Рождество

1969-1974 гг.