В степи и в горах
Шрифт:
Раз от разу наглее становились волки. Видно, выловили и сожрали всех лис в окрестностях, видно, от охоты на мышей было мало проку. Уж не отгонял их выстрел, маячили звери на ближнем склоне. Один из них был темнее обычного, казался чёрным. Был умысел в их частых появлениях — звери надеялись, что отара в панике распадётся, кинется в разные стороны, и здесь только хватай. Бурлила отара в страхе, но метались псы, сбивая её и удерживая.
В солнечный день отара паслась на изрезанном, с ямами, хребте. Кашкарбай и жена Даулета остались на зимовище — еду готовить.
Куцый в тот день забегался. Невысокие бугры мешали видеть всю отару, чем пользовалась троица — Завидущие глаза. Кроме них, находилось немало охотников удрать в одиночку.
Куцый поднимался по склону бугра и увидел внизу за бугром волка.
Куцый вскинулся, зарычал, предупреждая псов и чабана об опасности, прижал уши и медленно пошёл на зверя.
Волк оставался неподвижен. Куцый остановился, разгадывая его поведение. Нет зверя боязливее волка, когда он сыт, и нет наглее его и умнее, когда голод сосёт его внутренности.
Зверь стоял спокойно, хвост его расслабленно повис до пяток. Сделал Куцый ещё шаг-другой, не выдержал зверь, повёл желтовато-серой, в чёрной пестрине мордой. Выдали его страх зеркальные злые точки в глазах. Переступил он лапами, хрустнула под ним пластина снега.
На рык Куцего примчался Пёстрый, в страхе и злобе заметался по бугру.
Волк повернулся и пошёл прочь. Куцый не бросился за волком в погоню, а пошёл медленно, рычанием распаляя себя и волка…
Подлетел Даулет, стал снимать ружьё.
Волк сделал скачок, второй и третий, будто убегая в испуге. Рассчитывал, что Куцый осмелеет при появлении хозяина, кинется за ним.
Куцый подыграл ему: он кинулся к волку, но остановился, заплясал на месте, как только остановился волк.
Вскинул ружьё Даулет. Вмиг волк сорвался с места. Рванулись за ним псы и всадник. Помчал конь по снежной целине. Рядом с конём неслись псы. Ахали, оседали под ними снега, тени псов были косматы, как овчины.
Волк исчез в провале оврага. Куцый остался на бугре: чуял подвох, волчью игру.
В тот миг, когда погоня на всём ходу с хрипом, в хрусте снегов влетела в расщелину, из-за ближнего бугра вымахнул другой, чёрный волк. Он бросился на троицу — Завидущие глаза, что оказалась на отшибе. Сидел в засаде чёрный!…
Волк бросился на овцу, повалил, и в тот же миг молча навалился Куцый. Сшиблись они, покатились с бугра. Визг и рык!… Вскочил волк, стряхнул Куцего, взметнулся по крутому склону бугра. Куцый стал прыжками взбираться следом.
Примчался Пёстрый, остановился над местом боя. Взвизгнул в злобе и страхе: ударил в нос дух волчьей крови, будто огонь опалил.
Куцый не преследовал волка. Он разыскал и пригнал барана и вторую овцу. Схватил барана за штаны и пошёл яростно трепать. Верещал баран, бился. Трепал его Куцый, рычал: «Будешь помнить?… Будешь слушаться?…» Отпустил и сгоряча ещё какую-то неповинную овцу пугнул.
Прискакал Даулет, подозвал Куцего. Слез с коня, стал гладить, успокаивать. Шерсть на холке у Куцего намокла от крови, ухо было разорвано. Скулил, жалуясь.
НА ИЗЛОМЕ ЗИМЫ
Зима перевалила через середину, южный ветер принёс тепло. Пушистые глухие снегопады перемежались оттепелями.
Отара переходила на новое пастбище.
Стекала отара с гребня, оставляла в долинах чавкающую снежную жижу, и начинался новый подъём. Слабых овец тащили на руках. Сахарный виток сугроба, обвалившись, обнажал сырые тёмные пласты. След на глазах темнел, наполняясь влагой.
Наконец на плавно выгнутом хребте зачернела огромная, сложенная из камней овчарня. Позади бросок в шестьдесят, восемьдесят ли километров, впереди передышка.
Даже родных детей поражали овчарни из огромных глыб, сложенные отцом вручную, будто предвидел он приход этой измученной отары. Внутри овчарни были устроены закутки для ослабевших овец.
Куцый помнил о чёрном волке — ныла разорванная в схватке холка. Глубоко вошёл волчий клык, ядовитая волчья слюна.
Будь его воля, Куцый и днём держал бы отару в овчарне, рассуждая так, что пусть лучше овцы останутся с неполным брюхом, но в целости.
Кашкарбай и Даулет не одобряли его суровости, криком отгоняли Куцего и позволяли отаре разбрестись. Зимой каждый час дорог, овцы должны кормиться непрестанно. Даулет сажал на лошадь жену. Втроём поднимали сбившуюся возле юрты отару, медленно гнали её против ветра. Прогоняли раз, и другой, и третий, заставляли овец кормиться.
По ветру овцы шли быстро, не ели, торопились к стоянке.
Баран — Завидущие глаза и его вторая приятельница, запуганные Куцым, прятались в глубине отары, общипывали остатки.
Куцый жил в тревоге, тревога эта тем более усиливалась, что чабаны не осознавали опасности. Забыли о могучем чёрном волке и его дружке.
Бывало, ночами, когда отара укрыта в овчарне, Куцый покидал стоянку, кружил по окрестностям.
В тихую ночь, когда мороз натянул снега, как полотнище, по ту сторону отрога Куцый остановился перед следом. След был свежий, хранил запах, который он узнал бы, выделил в тысяче запахов.
Куцый пустился по следу чёрного волка. Волки огибали разрезы ущелий, выбирая ободранные ветрами склоны, выступы подножий.
Сдвинулись отроги, след пошёл вверх. Щель сужалась, всё круче становился подъём. Местами, где проседал под ним снег, Куцый легонько съезжал на задних лапах. Сошлись отроги. Куцый помедлил и полез в чёрную дыру, под навес сугроба. Зарычал: стенки снежной дыры хранили волчий запах.
Посветлело впереди — и открылась синяя от луны равнина. Оказалось, проход был сквозным. Далеко, на краю равнины, знал Куцый, стоит посёлок. Туда по глади снегов мчатся волки. Может быть, звери уже в посёлке, идут по чёрным лентам теней, убегающих из-под тополиных стволов.