В страдную пору
Шрифт:
В передней, где раньше жил Николай, все было так же, как и до его отъезда. Деревянная кровать с облупившейся рыжей краской заправлена байковым одеялом, на стене — видавшая виды переломка. От спускового крючка переломки тянулась к дряхленькому коврику паутина. Николай снял ружье, дунул на него, с трудом переломил, заглянул в ствол и задумчиво сказал:
— Заржавело.
Услышав свой голос, он как бы опомнился, взглянул на Зину, присевшую у окна, и торопливо повесил ружье.
— Будем есть или крестную подождем? — Он виновато помялся
Зина не отозвалась. Она чувствовала себя здесь чужой, ей было неловко и скучно. Николай поискал глазами вокруг и кивнул на полочку, где на пожелтевшей газете стояло в ряд с десяток потрепанных книжек:
— Может, почитать пока желаешь? Там есть и художественные штуки три.
— Не хочу, устала я, — нехотя ответила Зина и тем же безразличным тоном прибавила, взглянув в окно: — Вон какая-то женщина похрамывает, не твоя тетка, случайно?
Николай быстро подошел и, поглядев через Зинино плечо, выдохнул:
— Она.
Тетка Васса шла так же, как и раньше ходила, — медленно, припадая на правую ногу. Показалось Николаю только, что прихрамывает она больше обыкновенного, а на ее спокойном и немного суровом лице прибавилось что-то незнакомое. Ах, да, мешки под глазами, темные, дрябловатые мешки, которых раньше Николай не примечал. «Не досыпает крестная или сдала так?» — грустно подумал он и, поймав на себе насмешливый взгляд Зины, отошел от окна.
У тетки Вассы в переднике было завязано несколько белобоких огурцов и до стеклянного блеска налитых помидоров. Она высыпала их на стол, отвязала передник и, поправив выбившиеся из-под платка жесткие волосы, заглянула в комнату:
— Ты чего, Коля, не обедаешь? Здравствуйте!
— Вот знакомься, — Николай смущенно кивнул на Зину.
Девушка торопливо поднялась и, чуть раскланявшись, церемонно сказала:
— Зинаида… — Хотела что-то прибавить, но смешалась под пристальным взглядом тетки Вассы.
— Чего же, и знакомую свою кормил бы обедом, — заговорила тетка Васса. — Правда, обед наш деревенский: шти да каша утрешние в печи, может, и не поглянутся.
— Что вы, что вы, — робко запротестовала Зина. — Я ко всему привыкла, в войну и каша деликатесом считалась.
Зина посмотрела на руки тетки Вассы. Они были только что мыты, но зелень на пальцах и земля под ногтями остались. Очевидно, тетка Васса убирала овощи в колхозном огороде.
— Ну, коли так, милости просим. Я сейчас соберу на стол, — сказала тетка Васса и заковыляла в сенки. Старая выгоревшая кофточка приклеилась по желобку ее спины, на шее припотела пыль.
Когда тетка Васса вышла, Зинаида вполголоса проговорила:
— Ой и взгляд у нее! Она старая дева, да? Все они такие…
В голосе ее прорвалась невольная неприязнь. Зина спохватилась, заметив, как нахмурился Николай. Он хотел что-то сказать и вдруг ясно понял, что Зина уже составила свое мнение о тете Вассе и что она не только не поверит тому, что он может рассказать о самом близком ему человеке, но и не поймет, пожалуй.
А вот он хорошо знает, что скрывается под тяжелым взглядом тетки.
Война. По деревне бродят эвакуированные и выменивают на картошку вещи. В дом тети Вассы завертывают девочка и мальчик, очевидно, посланные в деревню с расчетом, что им при обмене больше дадут. В руках у мальчика модельные туфли молочного цвета, а у девочки — пуховая шаль. Сама же она в какой-то куцей, сверхмодной фетровой шляпочке. На улице мороз. Дети греются у печки, рассказывают про Ленинград. Тетя Васса, пригорюнившись, слушает их, и выражение на ее мужиковатом лице с массивным подбородком такое, что Кольке зареветь хочется.
Накормив детей, тетя Васса взваливает на себя мешок с картошкой и отправляется в город. Туфли она уносит в котомке, а шалью повязывает девочку.
Сколько сил и тепла отдала она ему, Николаю. «А я год не появлялся и вестей не подавал». И вдруг мысль, которую он так настойчиво отгонял от себя все последнее время, одолела его: «Останусь, возьму вернусь, и все. Снова на трактор, на свой, на колхозный трактор! И в поле!»
— А что, и останусь! — повторил он вслух. — Вот возьму и…
Зина сердито взглянула на него, начала нервно чистить ногти и хотела заговорить, но услышала голос тетки Вассы из кухни:
— Дожили! Некому на машинах-то работать. Эмтээсовские трактористы вон норовят урвать побольше или в город определиться. — Тетка Васса чем-то громыхнула. — И что за моду взяли нынче молодые — чуть чего так и в город, так и на казенный хлеб! А кто же его, хлеб-то, должен добывать?
Николай не отвечал. Спустя некоторое время тетка Васса позвала:
— Айдате за стол.
Николай сразу поднялся, Зина медлила. Тетка Васса обратилась к ней:
— Не знаю, как вас приглашать — как знакомую или как родную?
— Приглашай как родную! — широко улыбнулся Николай и ободряюще поглядел на Зину.
Зина сощурилась и чуть побледнела:
— Нет! — резко ответила она и, заметив растерянность на лице Николая, еще раз крикнула, топнув ногой:
— Нет!
Хлопнув дверью, она прогремела каблуками по ступенькам.
— Гляди-ка ты, обиделась на что-то? — с недоумением сказала тетка Васса. Она виновато поглядела на свои второпях мытые руки, одернула короткую кофту. — Меня испугалась либо жизни деревенской нашей. Чего ж ты сидишь-то? Бабочка, видать, манерная, поди, уговори.
— Не стоит, — махнул рукой Николай, обиженный и обескураженный. — Подумаешь, цаца! — Он пренебрежительно фыркнул, задетый за живое поведением Зины и тем, что она унизила тетку Вассу. Однако тетка Васса властно взяла его за руку и легонько подтолкнула к дверям:
— Тебе со мной не вековать.
Николай догнал Зину уже за деревней. Стараясь придать своему голосу беззаботность, крикнул:
— Алё, Зин, тебя какая муха укусила?
Она не ответила и прибавила шагу. Николай догнал ее и, натянуто улыбаясь, тронул за рукав.