В стране каменных курганов и наскальных рисунков
Шрифт:
Сегодня мы никуда не едем, у нас дневка, остаемся на месте и целый день собираемся бродить по пустыне или по берегу озера. Иду по невысокой прибрежной гряде из щебня, покрытой редкими растениями. Солнце давно поднялось над горизонтом и основательно припекает. Но легкий бриз с озера и свеж, и прохладен.
В одном месте цветущий вьюнок прикрыл листьями прибрежный щебнистый вал большим зеленым пятном. Едва я вступаю в эти крошечные заросли, как во все стороны разлетаются комарики-звонцы да скачут кобылочки. Комарики здесь, оказывается, тоже нашли приют. А кобылочки зачем? Что им здесь надо, что-то уж очень их много сюда собралось! Неужели едят вьюнок? Он содержит в своих тканях млечный сок,
Продолжая размышлять над увиденным, иду дальше и резко останавливаюсь — в голову пришла неожиданная и забавная догадка. Она кажется сумбурной и невероятной. Но чего только не бывает в жизни насекомых! Надо преодолеть в себе обыденный для ученого скептицизм и недоверие ко всему необычному.
Здесь, на берегу Балыктыколя, очень много ветвистоусых комариков. Вечерами они поднимаются в воздух брачными роями. Оплодотворенные самки летят к озеру класть в воду яички, а отбывшие жизненную повинность самцы, падая на землю, погибают, те же, кто не успел завершить дела, прячутся на растениях и обрывистых скалах, расположенных вдоль берега, чтобы переждать жаркий день до следующей брачной ночи. Комариками кормится громадная рать пауков, уховерток, скорпионов, фаланг, ящериц, многих мелких птиц. Не едят ли их и кобылки?..
Задайте, читатель, подобный вопрос энтомологу — и вас поднимут на смех и сочтут невеждой. Кобылки — типичные растительноядные насекомые. Никакая другая пища им неведома. Но я не раз убеждался в том, как бывают ошибочны, казалось бы, самые незыблемые суждения. И все же, не рассчитывая на успех, принимаюсь за опыт, как мне кажется, заранее обреченный на неудачу.
Несколько взмахов сачком над вьюнками — и в нем копошится изрядная кучка ветвистоусых комариков. Становлюсь на колени, осторожно на пинцете подсовываю к голове устроившемуся рядом со мною на земле богарному пруссу примятого комарика и замираю от неожиданности. Кобылка без обиняков хватает мой подарок, ее мощные челюсти заработали, как автомат, и через доли минуты от комарика ничего не остается. Торопясь, вытаскиваю из сачка другого комарика, но в это мгновение с моего плеча соскальзывает полевая сумка и с шумом падает на землю. Напуганная кобылка, щелкнув задними ногами, исчезает.
Тогда я, все еще не веря увиденному, подсовываю другим кобылкам комариков. Все происходящее кажется невероятным: все кобылки любят плотоядную пищу, уплетают ее за милую душу. Одна съела четыре комарика, другая — целый десяток, третья, обжора, умяла ровно двадцать штук. Я едва успевал ей подсовывать еду, и она, расправившись с очередной порцией, поворачивается во все стороны, помахивая своими коротенькими усиками и как бы спрашивая: «Ну, где же там запропастился мой обед?». Эта кобылка оказалась среди гурманов рекордсменкой. Другие довольствовались десятком комариков, маленьких личинок, чтобы насытиться, было достаточно двух-трех.
Поведение кобылок не было стандартным. Некоторые из них относились с предубеждением к первому комарику, к пинцету, которым он был зажат, но, разобрав, в чем дело, принимались за еду рьяно с легким похрустыванием челюстей. Другие, будто опытные прожоры, тотчас же набрасывались на угощение, не обращая внимания на то, что оно появлялось необычным манером. Кое-кто в испуге отскакивал в сторону, если комарик еще подавал признаки жизни, трепыхал крыльями и размахивал ножками, в то время как у других от признаков жизни этого тщедушного создания еще сильнее разгорался аппетит. Различали кобылки свою еду тоже по-разному: близорукие, вернее сказать близколапые опознавали подсунутого комарика только у самой головы, тогда как более опытные и «дальнолапые» опознавали ее едва ли не за пять сантиметров.
Видимо, опыт и аппетит оказывали влияние на поведение. Кобылки-пруссы — вообще отъявленные обжоры, и поэтому не случайно иногда появляются в массе, повреждая растения, в том числе и возделываемые человеком. Как же относятся к этой необычной еде другие виды кобылок? Краснокрылые кобылки сфингонотусы также с охотой принимались свежевать добычу. И другие кобылки-пустынницы не
Но самым отъявленным все же остался многочисленный прусс. Не спеша, но деловито эти кобылки собирались возле меня большой группой, будто к обеденному столу, и уж потчевать их приходилось всех с большой поспешностью, вываливая из сачка комариков целыми кучками. В общем, все кобылки оказались любителями плотоядной пищи, и никто, несмотря на установившуюся за ними репутацию незыблемых вегетарианцев, не пренебрегал комариками-звонцами. А почему бы не так?!
На земле всюду валялись их трупики, и стоило ли пропадать добру попусту?! Приловчившись кормить кобылок, я одной из них на прощание преподнес муху. Она тоже пошла в дело, и перемолотая направилась в желудок.
Прежде чем покинуть полуостров Байгабыл, фотографирую паучков, выбрав куст тамариска, сильно обвитый паутиной и облепленный комариками. На этом кусте я застал трех пруссов. Они прилежно и не спеша лакомились комариками, попавшими в паутину и, судя по всему, занимались этим промыслом издавна и с большим успехом. Забегая вперед, скажу, что когда, приехав в город, рассказал о хищнических наклонностях кобылок одному из энтомологов, он решительно сказал:
— Не могу в это поверить! В ваши эксперименты, коллега, какая-то вкралась ошибка.
— Ну почему же ошибка, — стал я возражать. — Посмотрели бы вы своими глазами, как кобылки едят звонцов.
— Нет, тут не обошлось без какой-то случайности, — упрямо бубнил энтомолог. — Необходимы еще дополнительные наблюдения, факты, контрольные подсчеты, чтобы исключить субъективизм исследователя. Не могут так себя вести растительноядные насекомые. Не может быть такое! Не может!
Так мы и расстались, оставив друг друга в недоумении. Да, ученые — нередко нелюбопытный в мире народ. Все, что необычно и не укладывается в установившиеся и крепко засевшие в голове представления, как правило, встречается беспредельным недоверием. Хорошо, что на свои опыты я специально пригласил участницу нашей поездки Зою Федотову, энтомолога, как свидетеля столь нестандартного поведения кобылок. А к скептицизму коллег не привыкать. Очевидно, таков недостаток моего характера — чрезмерная любознательность, открывающая в обыкновенном необыкновенное.
Впрочем, солидный петербургский журнал «Защита растений» без проволочек опубликовал мое короткое сообщение об этом необычном явлении.
Дневка на озере прошла, и пора бы ехать дальше, да жаль расставаться с Балхашом: столько здесь интересного в этом совершенно безлюдном месте! Останемся еще на день, пока в канистрах есть пресная вода. Вот и еще находка интересная. То, о чем я собираюсь рассказать, связано с открытием общественного паучка Аранеа палласи, довольно хорошо изученного мною. Паук Аргиопа брюенхи в наших краях редок и встречается только в предгорных степях. Внешность его заметная. Он довольно крупен, узкое его брюшко сверху серебристого цвета, испещрено четкими, расположенными поперек темными полосками. Я очень удивился, когда встретил этого паука во множестве в скоплениях вместе с малым общественным паучком на берегу полуострова Байгабыл. Наверное, его обитанию здесь способствовало изобилие комариков-звонцов. Дело в том, что комарики летают не везде по берегам Балхаша. Там, где берега голые, где нет никакого пристанища звонцам, их нет. Комарики, вылетевшие из воды, живут несколько суток, особенно самцы, и нуждаются на жаркий день в укрытиях. Кстати, а то, что численность комариков зависит от прибрежных растений, я подметил давно и рассказал об этом еще в 1972 году в книжке «По Семиречью» (Москва: Мысль, 1972), призывая беречь растительность берегов озера.
Личинки комариков — важный объект питания рыб, от них зависит в какой-то мере и рыбный промысел. Привязанность комариков к определенным местам берегов Балхаша — явление не случайное. Пусть это звучит в некотором отношении фантастично, но создается впечатление, что личинки комариков, прежде чем стать куколками и затем окрылиться, сплываются к местам брачного лета своих родителей и своего места рождения из яичек, брошенных самочками в воду, то есть совершают что-то подобное паломничеству рыб к нерестилищам или, по меньшей мере, придерживаются территории своего рождения.