В стране кораллового дерева

Каспари София

— Тогда почему ты здесь, мама?

Элизабет не ответила, лишь внимательно взглянула на старшую дочь.

— Анна, ты ждешь ребенка?

Анна испугалась. Неужели она так изменилась за это короткое время, что беременность уже всем заметна?

— Как же так, Анна? — продолжала мать, не дождавшись ответа. — И когда ты наконец скажешь нам об этом? Ты же знаешь, как нам тяжело. Как мы будем заботиться об этом ребенке? В такое-то время! Давно это случилось? Скажи мне! И кто отец, кто его отец?

Упрек в словах Элизабет был словно нож в

сердце, и на этот раз Анна не смогла сдержаться.

— Этот ребенок мой и моего мужа Калеба. Такое случается у женатых людей, мама. А ты как думала? Я сама недавно узнала о своей беременности. И что мне было делать? Я работаю, и буду работать, пока смогу.

«Я не буду висеть у вас на шее», — добавила она про себя. Анна надеялась только на то, что сможет работать долго, что ее живот не увеличится слишком быстро, что она сможет и дальше шнуровать корсаж, чтобы скрывать беременность. Каждый вечер она будет благодарить Бога за те дни, когда могла работать, и каждый вечер будет умолять о новом рабочем дне.

Мать пристально посмотрела на дочь.

«Ей никогда не нравились трудности и перемены, — подумала девушка. — У нее все было просто, и всегда виноват кто-то другой. Все время находился человек, который все брал в свои руки. У моей матери всегда были помощники. Всегда кто-то таскал каштаны из огня для этой хрупкой особы».

Тошнота подступила к горлу, но Анна сдерживалась. Дрожащими пальцами Элизабет убрала волосы со лба.

— Но ты же единственная… — с упреком начала она.

Анна вздохнула.

— Да, знаю, я единственная, кто приносит в семью хорошие деньги. И я буду их приносить и дальше, пока это будет возможно.

Анна постаралась взглянуть на мать без пронизывающей ярости.

«Она не может иначе», — подумала Анна. Когда-то ее старший брат рассказывал, что отец их матери был зажиточным крестьянином, который разорился в один день.

— Ты должна понять, Анна, — сказал он, — за один день ее жизнь изменилась, перестала быть прежней. Я даже не знаю, хотела ли она выйти замуж за нашего отца.

Да, наверное, Элизабет вообще не хотела выходить за Генриха Бруннера. Тогда она потеряла уверенность в себе, превратилась из ухоженной красотки в ту, кем является сейчас — в женщину, которая не идет к цели прямым путем, которая ошибается, проявляет слабость и не любит никаких перемен.

Анна заметила, как мать отошла и внимательно смотрит на нее.

— Еще ничего не видно.

— Я же говорю, что сама только недавно узнала об этом.

Элизабет покачала головой.

— Может, нам повезет. Может, ты его все-таки потеряешь.

Анна лишь сжала кулаки, хотя еще недавно сама подумывала об этом. Cейчас она впервые почувствовала связь с живым существом, которое росло в ней. Девушка не могла найти подходящих слов. Она не хотела возражать матери.

Анна с облегчением обернулась к двери, которая вдруг распахнулась. Вошла Ленхен, стараясь скрыть улыбку на лице. Что же она делала? На воскресной службе сестра явно не была.

Беременность

шла своим чередом, но Анна хорошо скрывала растущий живот. Наступила середина июля. Она была уже на пятом месяце, но оставалась такой же стройной и чувствовала себя хорошо.

Начался очередной рабочий день на фирме Брейфогеля. Во двор въехал экипаж. Кучер бросил поводья поджидавшему конюху. Анна помогла распрячь коней, оттащила тяжелую сбрую на место, принесла воды и дала животным первую порцию овса.

Пот выступил у нее на лбу, когда она принялась вычесывать щеткой первую лошадь. У входа в контору появился Йорис и взглянул на девушку с самодовольной улыбкой.

«Мне нужно быть осторожнее, — подумала Анна, — нельзя оставаться с ним наедине». Сын Брейфогеля словно прочитал ее мысли. Он широко и недвусмысленно ухмыльнулся. Анна продолжала работать, подавляя растущую злость, и размышляла.

Бывали и другие, хорошие дни, когда она гуляла по городу. Бывали дни, когда после работы она бежала в порт, к зданию таможни, и смотрела на пенную или спокойную воду. По воскресеньям Анна могла бесцельно бродить по богатому кварталу Сан-Тельмо, разглядывая красивые дома. Иногда с улицы ей удавалось заглянуть в патио. От Ленхен Анна знала, что в богатых домах есть внутренние дворики, к которым примыкали разные строения. Комнаты прислуги, кухня и подсобные помещения находились в задней части дома. В Буэнос-Айресе был налог на фундамент под фасадом дома, поэтому большинство строений оказывались длинными.

Вечером в богатых кварталах становилось тише. Перед домами попроще сидели обычные ремесленники, хозяева лавчонок, мелкие торговцы и коммерсанты средней руки. Они выносили стулья, чтобы послушать гитариста, рассказчика или певца.

Иногда богачи жили рядом с простым людом. По другую сторону Калле-Дефенса переулки соседствовали с грязными трущобами на островках, недалеко от побережья, а респектабельные дома строились рядом с борделями. Чем дальше на север, тем проще одевались женщины, которые предлагали на улицах свои услуги; было множество борделей и казино.

Да и в центре города жили не только богачи. В магазинчиках розничной торговли, кофейнях, государственных учреждениях и церковных организациях работали необразованные люди наряду с владельцами и чиновниками высокого ранга.

Анне казалось, что в Буэнос-Айресе сделки купли-продажи товаров не прекращаются никогда. Узкие улочки с витринами лавочек, непрерывно толпящиеся продавцы и покупатели… Уже ранним утром бродячие торговцы раскладывали на лотках товар. И вскоре в воздухе распространялся запах жареной рыбы, которую выставляли на продажу в основном женщины. Другие торговали всякой мелочью — пряжей, иглами и пуговицами. Повсюду царили шум и оживление, кто-то смеялся, бранился, кому-то грозили кулаком. Движение на улицах было адское — из-за слишком узких тротуаров народ шел прямо по проезжей части, среди лошадей, повозок и экипажей.