В стране перепутанных сказок

Биллевич Виктор Всеволодович

— Значит, придёт другой волк, — предположил Мока. — В этом дремучем лесу волков пруд пруди. И всё повторится сначала. Это закон любой сказки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Когда участники экспедиции выбрались из колодца, опять было раннее утро. Опять на траве ещё лежала роса и был сильный туман.

— Надо же! — удивился писатель Тутукин. — Такая же погода, как несколько дней назад.

— А это то же самое утро, — пояснил Даня. — Это в сказке

мы были несколько дней, а здесь ничего не изменилось — когда вышли, тогда и пришли. Секунды не прошло.

— Поразительно! — удивился Тутукин.

Они тащили Волка по сырой траве.

— Вот отдадим Волка Николаю Спиридоновичу, — сказал Даня. — И он сделает из него чучело. Николай Спиридонович — классный таксидермист.

— Кто, кто? — переспросил Кот. — Он таксист, этот Николай Спиротехнович?

— Не таксист, а таксидермист — это человек, который изготавливает чучела животных и птиц. И такси тут ни при чем. Волка поставят в краеведческом музее, и будет у него вторая жизнь.

— Как у Тутанхамона, — добавил Мока. — Того тоже по всем странам возят, показывают публике.

— Главное, что мы своё обещание выполнили, — сказал Даня.

Около дома с беседкой путешественников ждала бабушка Ксения Эдуардовна.

— Ай да молодцы! — сказала она. — Быстро вы управились. Ставлю всем пятёрки. Давайте свои дневники.

Тут она увидела, что ребята пришли не с пустыми руками.

— О! Да у вас трофей! — Она всплеснула руками. — Молодцы!

— Трофей пойдёт в музей, — скаламбурил Мока.

— Умницы! Какой красавец! В нашем краеведческом музее волка нет, — сказала бабушка. — А теперь тщательно мыть руки и за стол! — И она зазвонила в маленький колокольчик, как на первое сентября.

— Я прошу прощения, Ксения Эдуардовна, но я, пожалуй, пойду домой, — сказал писатель Тутукин. — Там у меня хомяк некормленый и мама, наверное, волнуется…

Тутукин пришёл домой, попил компота, покормил своего хомяка, который шелестел в клетке опилками, и сел за стол.

Он положил перед собой лист бумаги, взял ручку и уставился в стену.

Тут он увидел, что от стены отошёл кусок обоев. Тутукин зацепил оторванный лоскут и потянул. Весь лист обоев отделился от стены и упал на стол.

Тутукин хотел было продолжить своё занятие и отодрать все обои на веранде, но вовремя спохватился, надавал себе по рукам и снова взял ручку.

Он начал писать, испытывая при этом незнакомое ощущение.

Легко получилась первая фраза. И вторая. И третья. И пошло, и пошло.

Он исписывал мелким почерком страницу за страницей. Мысли прыгали и скакали в его голове, опережали руку, и он торопливо писал строчку за строчкой, страницу за страницей, счастливо улыбаясь каждой хорошей фразе.

Его звали на обед, но он только отмахивался: «Я работаю!»

Его звали на ужин, но и тут он не встал из-за стола: «Не мешайте мне работать!»

К концу следующего дня вся веранда была завалена исписанной им бумагой.

Тутукин сделал из одного листа самолётик и запустил его. Потом уже никак не мог остановиться, и все исписанные им листки стали самолётиками, которые кружили по веранде и плавно ложились на пол.

Тутукин был счастлив. Хорошая повесть для детей у него получалась.

Когда уже начало темнеть, он потянулся и вышел во двор. Вечер был тёплый, как парное молоко.

Тутукин открыл калитку и пошёл в сторону Крапивной улицы, где жил Даниил.

Уже в начале Крапивной он услышал пронзительный свист и увидел какое-то яркое мигающее свечение. До дома Даниила было ещё метров пятьдесят.

И тут Тутукин встал, заворожённый зрелищем, которое перед ним разворачивалось.

Над посёлком медленно взлетала уже знакомая ему беседка. Три сопла извергали синие огненные струи. Беседка уходила всё выше и выше в небо и скоро превратилась в еле заметную яркую звёздочку.

Тутукин долго махал рукой ей вслед, счастливо улыбаясь.

Часть вторая

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Возвращаясь домой, Тутукин думал только об одном: как он вытянется на диване, подложив под голову мягкую подушку, накроется тёплым одеялом из верблюжьей шерсти и будет сладко спать три дня и три ночи.

Он открыл скрипучую калитку и увидел, как на веранде метнулась какая-то странная тень.

В доме кто-то был.

«Мама? — подумал Тутукин. — Нет, не мама. Она днём уехала в город… Уходя, ещё отругала меня, что в такую погоду не встаю из-за стола… Значит, воры!»

В животе у него противно похолодело.

Дрожащими руками Тутукин подобрал с земли палку и неслышно поднялся по ступенькам крыльца. Прислушался. За дверью что-то шуршало и хлопало, как бельё на ветру.

Вспотев от страха, Тутукин сделал глубокий вдох, от которого потемнело в глазах, и с криком «Вот я вас!!!» рывком распахнул дверь…

За столом сидел высокий бородатый седой старик в лохмотьях и, разглаживая ладонью бумажные самолётики, складывал их в стопку, что-то при этом бормоча.

По веранде шумно летала чёрная Ворона, ловко подбирая клювом новые самолётики.

— Ага! — мельком взглянув на Тутукина, сказал старик. — Явился, не запылился.

Ворона с грохотом приземлилась на стол, выплюнула очередной самолётик и, склонив голову набок, уставилась на Тутукина единственным глазом.

— Стучаться надо! Перепугал до смерти! — недовольно заметила Ворона.