В страну ледяного молчания
Шрифт:
Грумант — древнее, связанное с арктическими легендами, название острова Шпицбергена. Матрос Юркевич в такт качке запел:
Грумант остров — страшен, Кругом льдами обнесен, И горами обвешен. — Эх-э-э-э-э-э-э-э-х!Ветер крепчает. Волны уже перекидываются за борт, обдают холодными брызгами оставшихся на палубе собак. Собаки, поджав хвосты, с пронзительным визгом убегают с кормы на нос и забиваются под „ледянки“ („ледянки“ — специальные лодки-сани, снабженные под килем парой полозьев для передвижения по снегу и льду).
Продолжаем знакомиться с судном. „Георгий Седов“, ранее носивший имя „Беотик“, построен в городе Глазго, в 1909 году, из самых лучших материалов и имеет наивысший класс — 100 A1. Во время мировой войны он был приобретен для зимней навигации в Белом море. Сейчас „Седов“ используется в ледовых разведках для Карской экспедиции, а весной — для промысла морского зверя (тюленя) во льдах Белого моря. Длина судна — 250 футов (77 метров), высота — 23 фута. Осадка — 20 футов, полная грузоподъемность — 1735 тонн, скорость — до 13 узлов. Ледокол снабжен радиостанцией с радиотелефоном. Команда ледокола — 36 человек.
Хочется спать, но соблазн увидеть новые места — велик. В дымке тумана показались сначала неясные коричневые очертания плоских берегов Новой Земли. Ветер еще усилился. Стлавшийся у гор туман разошелся. Берег как на ладони. В гости к ледоколу спешат птицы. С криком носятся над мачтой моевки (вид полярных чаек). Планируя большими крыльями, срезая прямые углы, пронесся серенький глупыш (полярный буревестник).
Осторожно подходим к ненецкому становищу в Белушьей губе. При входе в бухту „Самоед“ легли на створы, ведущие в бухту. Становище знает о нашем заходе. Оно взволновано приходом ледокола. Еще не успели отдать якоря, как от берега, подпрыгивая на волнах, к борту „Седова“ отплыла небольшая лодчонка.
Самойлович, протирая роговые очки, осматривается:
— Да это „губернатор“ острова — Сазонов.
По трапу поднялся коренастый, с криво расставленными ногами, небольшого роста представитель становища. Он был одет в вышитую косоворотку, потертую кожанку. Лицо сплошь засижено веснушками, пробивающимися даже под рыжими волосами бороды.
— Здорово, седовцы! Благодарю за заход. Чем могу служить?
Начальник экспедиции подошел к Сазонову.
— Мы к вам по пути. Земля Франца-Иосифа представляет для нашей республики не только большой научный интерес, но имеет колоссальное значение как будущее место для добычи и разведения пушного зверя.
Сазонов делает вид, будто не понимает наших намерений.
— Ну?
— Так вот, — продолжает тов. Шмидт, — нам нужны люди. Ваши охотники, приспособленные к полярным условиям, лучше других могут выполнить эту задачу.
— У нас нет лишних людей. Все заняты. Образовали промысловую артель. В Малых Кармакулах есть лишние люди.
— Хорошо, тогда мы сами поговорим с членами артели.
Две спущенные шлюпки быстро доставили нас на берег. Члены экспедиции разбрелись по острову. Стрелки, под командой Горбунова, осматривали местность, готовясь к встрече белых медведей. Руководимые Самойловичем, Шмидтом и Визе, мы обошли все становище.
Семья художника-ненца Тыка-Вылки (Новая Земля, становище Белушья губа).
— Идемте к председателю совета — тов. Тыка-Вылке.
Знакомой для многих бывавших здесь тропой идем к жилищу ненцев. Дом Тыка-Вылки, известного полярного художника-самоучки, не походит на другие. Он выглядит почти по-европейски. Из дверей высунулись и моментально скрылись детские головки.
— Идут…
В сенях и прихожей смрад соленой рыбы смешался с кислым запахом невыделанных шкур морских зверей. Со стен яркие плакаты кричали о гигиене.
Пелагея, жена Вылки, рассматривает ввалившуюся толпу. Ее привлекают большие роговые очки и запорожские усы Самойловича. Она толкает сидящую напротив старую, обрюзгшую самоедку:
— Самоловиц, Самоловиц…
Самойловича она знала давно. Он не раз проходил эти места на экспедиционном боте „Эльдинг“, но сейчас много народу, сразу не узнать.
— Самоловиц, Самоловиц, — опять к нам.
Тыка-Вылка гостеприимен:
— Садитесь, побалуемся чайком.
Коротко излагаем цель захода. Нужен охотник. Изба наполнена людьми. От дверей отделился крепкий, узкоглазый ненец — охотник-промышленник.
— Я поеду с вами.
Мы изумлены таким быстрым решением ехать в глубины Арктики. Знакомимся: он — бывший красный партизан, прекрасный охотник. Жена у него на Большой Земле.
Кинооператор упросил ненцев надеть праздничные наряды и инсценировать выбор охотника. Защелкали фотоаппараты, закрутилась кинолента.
Сазонов подхватил меня под руку и увел к себе.
— Зима была страшно холодная, ветры с утра до вечера. Льды уносило от берега, а вместе с ними и зверя. Голец не шел в сети. Сей год хорошо ловится только песец.
Он распахнул двери, и на меня глянула ослепительная гора шерсти — белых лисиц. Голубые песцы аккуратно были разложены на широкой полке. Здесь лежали тысячи рублей валюты.
— Вот оно золото, которое так необходимо нашей стране на тракторы, комбайны и машины, рождающие машины, — говорит представитель Госторга.
Сазонов рассказал, как в течение суровой зимы он объехал на собаках весь берег Баренцова моря. Был в становищах Русанова, в Крестовой губе. Первым прошел по Карской стороне до залива Литке, наметил места для постройки новых становищ. В этом году благодаря его разведке будет новое становище на шесть промышленников. Из плавника (леса, выброшенного морем) будут построены домики.
Сазонов показывает красный уголок с висящей на стене стенгазетой „Эрм-Ханеня“ („Полярный промышленник“). За „большую ночь“ выпущено три номера. В газете участвуют и женщины — из ненцев. В отделе „Бесхозяйственность“ нахожу следующую заметку:
„Картошка была получена плохая. Если бы нам дали ее в хорошем виде, то мы берегли бы этот дорогой на далеком Севере продукт. Беречь мы тоже не умеем. За этим надо следить зав. базой. И лук был частью порченый.