В темном-темном космосе (сборник)
Шрифт:
Олг внимательно просмотрел список миров двуногих. И тогда все окончательно встало на свои места.
Эта планета не была миром двуногих. Сумасшедшие расплодились в заповеднике!
– Вот так, – сказал Луум. – Четверо безумцев приземлились в заповеднике, где никто и не подумал бы их искать. Их потомки одичали, размножились…
– Еще как размножились!
– К сожалению. Все они – потомки безумной четверки.
– Они основательно поизмывались над заповедником, – сказал Олг. – Придется временно реклассифицировать его. Как туземцы прозвали свою планету?
Луум мысленно поискал ответ.
– Они называют ее Землей.
– Вызывай ремонтную бригаду, – сказал Олг. – И поторопись, пока местные не разорвали планету на части.
– По крайней мере, – подытожил Луум, – они не заразили ни одного нормального мира.
– Вот, значит, как, – сказал маленький рабочий.
– Именно, – кивнул Гик. – И теперь не кому-нибудь, а нам с тобой предстоит восстанавливать безжалостно убитую планету.
Рабочий взял в руки инструменты. Потом снова повернулся к Гику.
– А где же ее жители? – спросил он.
– Да уж точно не здесь, – рассеянно ответил Гик. – Психотикам место в лечебнице, в мягких клетках. – Он помолчал немного. – Само собой, местные очень расстроились на этот счет. Думаю, психиатрам потребовалось семь миллиардов смирительных рубашек… а теперь наконец не будешь ли ты так любезен приступить к работе?
Маленький рабочий кивнул и с ювелирной точностью начал воссоздавать раздробленную гору.
Жрун
Ложке не нравилось.
Ложке очень не нравилось, что в ней сидит Жрун. Но она ничего не могла поделать.
– Ну же, солнышко, еще одну ложечку, – говорила мама, склонившись над высоким детским стульчиком. От нее пахло приятным и теплым.
Мама не знала, что в ложке сидит Жрун. И папа не знал, хотя из-за него все и началось. Знал только Пушок, но ему было все равно.
– Солнышко, съешь. Это чудный сливовый пудинг. Ты же любишь сливовый пудинг. Ну же, малыш…
Малыш плотно сжал губы и решительно отвернулся. Да, он любит сливовый пудинг, но сейчас в ложке сидит Жрун. Жрун обидит его. Это малыш знал точно.
– Ладно, – сказала мама. – Все – значит все. – Она выпрямилась и вытерла малышу рот. Потом взяла тарелку со сливовым пудингом в одну руку и ложку в другую. Мама высокая и светлая, хотя не такая высокая, как папа. А папа не такой светлый, как мама. Вот почему малыш любит маму больше.
– Джим… ты не…
– Нет! – отрезал папа. Он сидел за рабочим столом над ворохом бумаг.
– Ты же не знаешь, что я хотела спросить, – тихо сказала мама. Она всегда говорила тихо, когда папа отвечал ей таким тоном.
Жрун услышал, ухмыльнулся и толкнул ложку.
– О черт! – Мама наклонилась, чтобы поднять ложку. – Пудинг испачкал ковер. Отмоется или нет?
– Не спрашивай меня, – пробормотал папа, склонившись над бумагами.
Во всем виноват папа. Если бы он не рассердился утром на маму, Жрун не явился бы. Но папа рассердился, и Жрун пришел. Он приходит всегда, когда кто-нибудь злится. Он так питается.
Жрун часто навещает людей этажом ниже, потому что они вечно орут друг на друга. Папа и мама посмеивались над людьми снизу. Но это не смешно! Только не тогда, когда там Жрун!
Мама унесла ложку на кухню, но ложка уже не была опасной. Жрун покинул ее и теперь медленно кружил по гостиной, высматривая, во что бы войти. Он пролетел вокруг люстры, заставив свет мигать. Малыш следил за ним широко раскрытыми глазами. Потом захныкал.
– О боже, – вздохнул папа, отрываясь от бумаг. – Неужели мне не дадут хоть немного покоя – даже воскресным утром?
– Может, он хочет еще молока? – спросила себя мама. Но Жрун уже вкусил папиного раздражения, и это сделало его сильнее. Он метнулся через комнату и запрыгнул внутрь папиной ручки.
Увидев это, малыш начал трясти стульчик и расплакался по-настоящему.
– Черт возьми! – крикнул папа и бросил ручку. – Ну вот, клякса! Я не могу сосредоточиться, когда так шумно!
Жрун заставил папу злиться на малыша, хотя на самом деле папе мешал работать именно Жрун. Жрун очень умный.
– Ему всего одиннадцать месяцев, – сказала мама. Жрун попробовал ее голос на вкус и остался доволен. – Мне очень жаль, что тебе не подходят его манеры.
Впервые мама сердилась все утро напролет. Она ничего не сказала, когда папа пожаловался на подгоревшие кексы, хотя в этом была не ее вина: это Жрун заставил духовку нагреваться чересчур быстро. Она не стала оправдываться, когда папа обвинил ее, что она прячет его сигареты, хотя это Жрун столкнул их за письменный стол. А когда у папы устали глаза, потому что Жрун мельтешил над газетой, мешая ему читать, и папа сделал маме замечание, что она не укладывается в семейный бюджет, мама опять ничего не ответила.
Но теперь она разозлилась.
Папа начал жалеть о своем поведении, но Жрун тут же сдул со стола все бумаги, притворившись сквозняком из окна.
– Все утро наперекосяк, – скривился папа.
– Он сейчас успокоится. – Мама взяла малыша, подняла вверх, вверх, вверх – и опустила на ковер гостиной.
Папа собрал с пола бумаги, вытер у ручки перо, достал сигарету. Прикурил, хоть Жрун и пробовал задуть спичку, и вернулся к работе. Но успокоиться папа уже не мог.
И Жрун знал об этом. Последний раз, когда Жрун входил в маму, она обожгла руку о плиту, и Жрун несколько часов ел ее боль. А сейчас он ест папино раздражение. Он был очень голоден, и ему хотелось еще больше.
Жрун запрыгнул в резиновую утку малыша, рассчитывая, что малыш не заметит. Но малыш заметил и быстро отполз прочь. Пушок сидел рядом на ковре, наблюдая за происходящим. Пушок не друг. Он тоже видит Жруна, но его это не волнует.
Жрун запрыгнул в игрушечную лошадку рядом с малышом, и малыш снова заплакал.
– О нет, – простонал папа и сжал кулаки.
– Просто у него сегодня плохой день, – сказала мама, не глядя на папу.
– Просто у него не бывает хороших дней, когда я рядом, – сказал папа именно то, что хотел услышать Жрун.