В темном-темном лесу…
Шрифт:
– Пойду баню, что ли, истоплю, – со вздохом сказал Пафнутий.
– Зачем?
– Ты его видела? Он же грязный, как соседская кикимора. А ты его, небось, за стол пригласишь и ночевать оставишь.
– Оставлю, конечно.
– Вот! Не хватало еще чтобы он мебель запачкал и на полу наследил.
С этими словами кот юркнул в окно, а я пошла открывать дверь.
При виде меня, в глазах парня мелькнуло облегчение, а на губах появилась улыбка.
– Здорова будь, хозяюшка, – приветливо сказал гость. – Пусти странника отдохнуть.
– А ты кто таков
Собственно, можно было и не спрашивать. Обычный юноша, на магию нет и намека, на злые помыслы – тоже.
– Никитка я, – ответил парень. – Плотников сын. Из Речевки.
– Ну проходи Никитка из Речевки.
Я посторонилась, пропуская его в дом.
– Как вас величать, хозяюшка?
– Гликерией Афанасьевной.
Мы прошли через сени и вместе вошли в горницу. При виде стоявшего на столе чугунка с кашей глаза гостя заблестели, как звезды.
– Голоден ты, Никитка?
– Голоден, Гликерия Афанасьевна. С утра маковой росинки во рту не было, весь день по лесу плутал.
– Тогда садись за стол и угощайся.
Парень тут же уселся на табурет и принялся орудовать ложкой. Он ел так, будто его молодой организм голодал не день, а целую неделю. Поэтому совсем скоро в горшке стало пусто и чисто.
– Как же ты оказался в этом лесу? – спросила я, наливая гостю кружку с горячим травяным чаем. – Люди сюда просто так не ходят.
– Так и я не ради забавы пришел, – вздохнул парень. – Мне, хозяюшка, волшебное зеркальце нужно.
– Волшебное? – удивилась я. – А зачем?
– Марфуше подарить, дочке старосты нашего.
– А ей оно для чего?
Парень вздохнул снова.
– Чтоб на красу свою вечно любоваться. Я, Гликерия Афанасьевна, дюже крепко Марфушу люблю. Хороша она, как цветочек весенний. Ухажеров вокруг нее полчища, сваты каждый месяц приезжают. А Марфуша фыркает и всем дает от ворот поворот. Говорит, замуж только за того пойдет, кто ей особенный подарок преподнесёт – зеркальце чудесное, в котором бы она всегда была такой, какая есть – молодой и прекрасной.
– Никита, – мягко сказала я. – А как Марфа относится конкретно к тебе? Люб ли ты ей?
– Куда там! – махнул рукой парень. – Я ж плотник, плотников сын. Да и рожей не шибко уродился. Марфуша меня в упор не замечает. Я потому и подумал: достану зеркальце, тогда-то она меня и заметит, и полюбит.
Да… Давно у меня не было таких наивных гостей. Вот что делает с людьми отсутствие образования!
– Знаешь, Никита, думается мне, зря ты в такой дальний путь отправился.
– Почему? Неужто этого зеркала на свете нету?
– Ну отчего же. На свете существует много всяких артефактов, в том числе волшебных стекол, линз и зеркал. Только есть ли смысл ноги из-за них бить? Судя по твоему рассказу, старостина дочка к тебе абсолютно равнодушна. Поверь, ни одна магическая вещь не способна превратить безразличие в любовь. Для того, чтобы любовь возникла, вещи вовсе не нужны – ни волшебные, ни простые. Допустим, найдешь ты это чудесное зеркало, подаришь его Марфе. Допустим даже, женишься на ней. И что дальше? Хорошо ли будет жить с женщиной, которой ты постыл, и которая при других обстоятельствах никогда бы замуж за тебя не вышла? Жениться, Никита, нужно по любви. Причем, любить, в идеале, должны оба. Ну, или хотя бы друг друга уважать. Сомневаюсь, что Марфа из-за подарка, даже такого дорого, сразу поменяет к тебе свое отношение.
Парень смотрел на меня глазами побитой собаки и при этом казался еще моложе, чем был на самом деле.
– Вот и маменька так же говорит, – пробормотал он. – Что же мне теперь делать? Я так ее люблю…
– Возвращайся домой, – сказала я, – и попробуй заслужить Марфушино расположение как-нибудь иначе. Чтобы она за тебя без всяких зеркал пошла. А если не сумеешь, оглянись вокруг – на свете много других девушек, не хуже дочери вашего старосты.
– Нет, – покачал головой Никита. – Я до этого леса неделю пешком добирался. Трем деревенским колдунам дрова колол и воду носил, чтобы они мне дорогу к волшебному зеркалу указали. И что же, просто так все бросить и вернуться домой? Меня там на смех поднимут и прозвище какое-нибудь обидное придумают. Да и самому мне противно дело на полдороги бросать. Лучше уж я зеркало достану, а там пусть Марфуша сама решает, нужен я ей или нет.
Вот они – первая любовь и юношеский максимализм.
– Ладно, – я встала из-за стола. – Что спорить на ночь глядя. Там у меня банька истоплена, иди-ка ты попарься, да оставайся ночевать. А я подумаю, как твоему делу помочь. Утро вечера мудренее.
Едва обрадованный Никита отправился приводить себя в порядок, в открытое окно прыгнул Пофнутий.
– Ну и зачем ты ему помощь пообещала? – поинтересовался он. – Других дел, что ли, нету?
– Ты его видел? – покачала я головой. – Ему ж лет семнадцать-восемнадцать. Я перед этим героем и личину надевать не стала. А помощь предложила, потому что жалко ребенка-то.
– С чего это вдруг у тебя жалостливость проснулась?
– Детей люблю.
– Ну-ну, – фыркнул Пафнутий.
– Ты сам знаешь – постороннему человеку в нашем лесу без помощи нельзя. Или навки съедят, или русалки защекочут. А если вдруг костерок вздумает разжечь, леший голову оторвет.
– Хорошо. И что же ты собираешься делать?
– Зеркало для него зачарую. Возлюбленная Никиты хочет видеть себя в нем такой, какая она есть? Я ей это организую. Пусть посмотрит на свое настоящее, внутреннее лицо.
– Оно может ей не понравиться, – заметил Пафнутий.
– На это и расчет, – улыбнулась я. – Если девица душой хороша так же, как и телом, пусть любуется на здоровье. А если спесивая гордячка, будет ей наука.
– Она тогда на Никитку обозлится. Решит, что он захотел над нею посмеяться.
– Никита ее истинный лик в зеркале тоже увидит. И пусть думает – надо ему такое счастье или нет.
Пафнутий покачал головой.
– Ночью колдовать будешь?
– Как только парень заснет, так чары и наложу. Зеркал-то у нас в доме хватает.