В темноте ярче света

В темноте ярче света

Ника

– Привет дорогая, как ты?

– Привет Марина, не спрашивай. Я заболела. Взяла отпуск, так, что на работе меня сегодня не будет. У меня болит в боку, наверное, яичник. Боль такая, что я на задницу сесть не могу. Но это еще не все мои беды. Моя хозяйка продает квартиру и у меня две недели, чтобы съехать. Сейчас сижу в очереди на УЗИ.

– Сочувствую тебе.

– Марин, моя очередь, я перезвоню, - быстро отключаюсь и бросаю телефон в сумку.

Я захожу в кабинет и раздеваюсь.

Ненавижу эту процедуру. Живот болит, правую сторону тянет. Ложусь на кушетку. Врач-узист достает аппарат, смазывает вазелином и вставляет мне во влагалище. Мочевой пузырь у меня не полностью наполнен, поэтому осматривают меня так. Эта процедура называется трансвагинальное УЗИ. Это когда в твое влагалище запихивают длинную палку. Слава богу, что не всю до конца. Процедура неприятна и иногда даже болезненна. Он водит аппаратом внутри меня. Я выгибаюсь и корчусь на кушетке, схватив ее края так, что побелели костяшки пальцев. Он выгибает аппарат к правой стороне и спрашивает:

– С правой стороны болит?

– Да, очень и тянет, - отвечаю я.

– Яичник увеличен и воспален.

Он приподнимает аппарат и надавливает пальцем. Я чуть ли не кричу.

– Болезненный при пальпации, - говорит доктор своей ассистентке. Она быстро тарабанит пальцами по клавиатуре, занося всю информацию в базу данных.

– У Вас сильное воспаление, нужна госпитализация, причем прямо сейчас, - говорит доктор и смотрит на меня сквозь огромные линзы своих очков.

Он заканчивает обследование и вытаскивает из меня эту мучительную палку. Я одеваюсь. Мне выдают листок обследования, в котором заключение гласит, что у меня острый оофорит. Черт! И как меня угораздило? Я бреду к своему гинекологу Людмиле Ивановне и показываю результат.

– Надо ложиться, Ника, сегодня пятница и уже 11:30, прием в стационар до 13:00. Когда будешь ложиться, сегодня или в понедельник?

– Наверное, в понедельник, - неуверенно отвечаю я, надеясь оттянуть это событие. Я ненавижу больницы и жутко боюсь.

– Хорошо, тогда я оформлю тебя в понедельник.

– А можно мне выпить какие-нибудь обезболивающие таблетки?

– А что сильно болит?
– спрашивает она, хмуря брови.

– Да, ходить и садится очень больно.

– Почему ты до этого дотянула? Значит, ложиться нужно сейчас, это не шутки, лучше не рисковать. Ну что оформляем?
– спрашивает она и видит, как я нервничаю.

– Да, хорошо, - виновато отвечаю я.

– К кому же тебя определить, давай ты пойдешь к Любимову Артуру Владимировичу.

– Мужчина?
– с перепуганным взглядом спрашиваю я.
– А женщину гинеколога мне нельзя?

– Ника у нас на этаже есть женщина гинеколог, но она занимается беременными.

– Он хоть не молодой?
– спрашиваю я.

– Молодой, и еще у него сегодня день рождения, - отвечает она мне.

О, Господи. Она выписывает направление, и медсестра Вика провожает меня на второй этаж.

– Вика, кто мой врач, он хороший?

– Да, хороший.

– А насколько он молодой?
– допытываюсь я.

– Ну я не знаю сколько ему лет, он хороший не переживай, - улыбается Вика, видя мое перепуганное лицо.

Твою мать, что за день. И как я буду лежать на кресле вся раскоряченная перед молодым доктором. Меня оформляют и заводят историю болезни. У меня четвертая палата. Ненавижу больницу. Запах лекарств. Мокрые хлорированные коридоры. Белые халаты. Иголки, уколы. В детстве, когда я лежала в больнице, то терпела каждый день по несколько жгучих уколов в задницу. Поэтому я так боюсь лежать в больнице. Меня провели в мою палату.

Палаты во всех государственных больницах почти все одинаковые, очень бедные. Четвертая палата огромная. В ней стоит двенадцать убогих узеньких панцирных коек. Сами они жутко скрипят, и спать на них просто не возможно. Два огромных деревянных окна освещают палату. Когда на улице сильный ветер, то можно услышать тихий свист из щелей. Под окнами батареи, и, не смотря на внушительные размеры палаты, здесь довольно тепло. На окнах висят светло коричневые, с золотистым отливом, занавески. Стены выкрашены в таких же теплых тонах. На стенах не малые трещины - признак и доказательство древности данного здания.

Меня встречают измученные лица моих соседок по палате. Некоторые женщины, которые были в палате, говорили, что ничего не изменилось, когда они лежали здесь в молодости. Подушки и матрасы противного ярко оранжевого цвета и все в пятнах. Наволочки и наматрасники из прорезиненного материала и имеют ярко выраженный запах резины. Возле кроватей стоят серые, облупленные и скрипучие тумбочки с двумя полочками, которые закрываются на гвоздик, а некоторые вообще не закрываются. Над тумбочками свисают, прикрепленные к стене, маленькие светильники-колокольчики белого цвета. Но только в одном из всех есть лампочка. Персонал больницы старается поддерживать все в чистоте. От увиденной картины, я жутко злюсь на тех, кто распределяет бюджет для больниц.

Я выбираю себе высокую кровать на колесах, она оказалась не панцирная и лежать будет удобно. В палате пять-шесть человек. Кто на аборт пришел, кто на капельницу, кто ждет операцию. Ночует в больнице мало людей, все стараются домой уйти, если врач отпустит. Сегодня и еще несколько дней мое место жительства здесь. Надо будет съездить за вещами, если конечно меня отпустят. Если нет, буду просить подругу.

Звоню Маринке, но она не берет трубку. Я примерно и тихо сижу на кровати, как котенок, сложив лапки, дожидаюсь своего молодого врача. Я нервничаю, да и еще в боку болит. Тут в палату заходит молодой высокий и симпатичный парень, одетый в темносинезеленую форму.

– Смирнова, кто?
– спрашивает приятным голосом он, медленно выговаривая мою фамилию.

– Это я, - откликаюсь я, и чуть не поднимаю руку, как на уроке в школе.

Он поворачивает головой и останавливает на мне взгляд своих серых глаз.

– Пройдемте в смотровую, - говорит он, разворачивается и уходит.

Я поднимаюсь и следую за ним. Наблюдаю, как он идет по коридору в сторону кабинета. Высокий, стройный. У него красивая спина, широкие плечи, крепкое телосложение. Красивый затылок, на шее серебряная цепочка. От него веет приятным запахом чистоты, свежести и стерильности. Волосы темного цвета, почти черные, коротко подстрижены. Захожу следом за ним в кабинет. Там стоят три ширмы для раздевания и два кресла. Два уродливых, страшных и так пугающих меня, гинекологических кресла. Меня передергивает от их вида. Он садится за стол и предлагает сесть мне. Я сажусь напротив него, кривясь от боли, когда мой зад опускается на стул. Он открывает мою историю болезни и начинает ее заполнять, переворачивая светло-серые листки журнала. Он очень серьезный. Как же его зовут?