В тени алтарей
Шрифт:
— Нет, редактор, — перебил его Варненас, — напрасно ты так нещадно нападаешь на бедного поэта. В его словах много правды. Среди всеобщего разложения трудно требовать от поэтов, чтобы они воспевали невесть какие идеалы. Их все равно бы никто не услыхал. По-моему, пусть они пишут и в духе декадентского неоромантизма, лишь бы у них выходило талантливо. Если хоть один поэт исчерпает все возможности, которые предоставляет это направление, воспользуется всеми поэтическими средствами, то в истории литовской литературы он по праву займет выдающееся место.
— Ты говоришь, как профессионал, — возразил редактор. — Мне кажется, что ничего они не исчерпают и ничем не воспользуются — опоздали! Сейчас требуется нечто новое. Что
В споре решил принять участие и профессор Мяшкенас:
— Вы говорите о повальном разложении, — сказал он, уставившись на Варненаса. — Ну, как хотите, коллега, а я протестую. Не вижу я повального разложения в Литве. Правда, интеллигенция и чиновники опустились, стали материалистами. Но есть же в Литве союз стрелков, союз освобождения Вильнюса, есть славное войско, есть тысячные организации идеалистически настроенной молодежи и, наконец, есть сейм и правительство!..
Эти слова в устах Мяшкенаса прозвучали так комично, что одни откровенно засмеялись, а другие выразили сомнение и принялись рассуждать о том, существует ли вообще идеализм и где его искать.
Спор завязался снова, но появление трех новых гостей прервало его. Это были Индрулис, госпожа Генулене и еще одна барышня, которой Васарис не знал. Он тотчас догадался, что это так называемая невеста Индрулиса. Пока они знакомились, Васарис успел убедиться, что образ, нарисованный его воображением, мало соответствует оригиналу, хотя и не вовсе противоположен ему.
Американка оказалась ниже ростом. Она действительно была блондинкой, но с более темными, натурального цвета волосами, которые отливали на завитках прически золотом. Правда, овал лица был удлиненным, как он и думал, но выражение лица было совсем иным. Васарис предполагал, что она похожа на современных американок с развязными манерами, каких он часто встречал в Париже, а увидел почти типичную литовку, только более современного образца, без налета деревенщины, но и без шаблонного лоска столичной цивилизации. Не была она также ни худой, ни плоскогрудой, как туристки-англичанки. Когда, здороваясь с Васарисом, девушка улыбнулась, он увидал ряд белоснежных зубов, без единого золотого. Понравилось ему и ее имя — Ауксе [182] . Позднее он узнал, что это — переделанное на литовский лад Аурелия. Васарис подумал, что оба имени очень подходят к ее золотистым волосам. В этот же вечер он заметил, что она не курит и в ее манерах нет ничего от кокетки или куртизанки. В результате его первоначальное желание произвести на нее впечатление, а потом равнодушно отвернуться показалось ему суетным и смешным. Произвести впечатление он хотел и теперь, но не мимолетное. Васарис боялся, что это будет нелегко, а меж тем ее мнение уже казалось ему важным.
182
Ауксас — золото (литовск.).
Когда гости уселись, хозяин хлопнул в ладоши и потребовал тишины:
— Я думаю, — начал он, — что будет лучше, если мы еще немного попостимся и сперва приступим к программе нашего вечера. Мои милые гости, конечно, все хорошо знают и ценят Ауксе Гражулите, как прекрасную пианистку. Все вы также знаете по имени и по книгам известного поэта Людаса Васариса, а теперь и лично познакомились с ним. Он — мой старый приятель, только что после многих лет отсутствия вернулся в Литву и впервые появился в нашей компании. Пусть же он угостит нас каким-нибудь произведением, которого мы еще не читали. Настроение создаст Ауксе Гражулите, если окажет любезность и сыграет что-нибудь подходящее к этому случаю.
Ауксе без лишних церемоний села за пианино. Что она играла, ни Васарис, ни остальные не знали. Композитор Айдужис сознался
Васарис разложил перед собой ворох бумаг и начал:
— Я хочу познакомить вас со своим новым произведением — драмой, последние сцены которой еще не написаны. Я не стану испытывать ваше терпение и читать все целиком. Отдельные сцены без контекста, без продолжения покажутся непонятными. Поэтому я не столько прочту, сколько расскажу схему драмы и укажу главные ситуации, из которых выяснится характер, идея и замысел моего произведения.
— Действие относится к глубокой древности и носит мифологический характер. То были времена больших страстей, жестоких законов морали и борьбы с воображаемыми богами. Всё это люди облекали в поэтическую форму, которая придавала реальным событиям глубокий символический смысл. Сюжет моей драмы таков. В одной стране или у одного племени есть молодой правитель, которому пришло время жениться, чтобы иметь наследника престола, потому что прекращение династии всегда и везде считалось небесным проклятием, причиной войн и катастроф. Верховный жрец сватает ему дочь одного вельможи, но молодой правитель медлит с женитьбой, потому что любит жрицу главного божества племени. Любовь правителя превращается в непобедимую страсть, и он, преступая заповеди и традиции, уводит жрицу из храма и женится на ней.
Порывшись в листках, Васарис прочел несколько сцен из первого действия, изображавших этот святотатственный брак. Перед глазами слушателей отчетливо предстал мятежный правитель, столкновение его сторонников-воинов со служителями храма, испуганная жрица и ропщущая толпа. Казалось, само небо угрожало правителю. Первое действие кончалось ливнем и бурею, прерывающими свадебный пир.
— Ну, знаешь, твой правитель — смелый человек, — заметил Варненас, когда Васарис кончил читать. — Но удивляться тут нечему: во все эпохи находились смельчаки, восстававшие против богов. Немало их и в литературе. Вспомните Мато и Спендия из «Саламбо», похитивших священное покрывало богини Таниты.
— Или нашего Кейстутиса, похитившего Бируте, — прибавил еще кто-то. — Может быть, ты о нем и написал?
— Нет, — объяснил Людас, — мне неважна историческая обстановка. Я беру только ядро мифа и сценически обрабатываю его.
— Сказать по правде, сцена производит сильное впечатление.
Актриса Лапялите несколько экзальтированно воскликнула:
— Ах, теперь у меня одна мечта — сыграть молодую жрицу!
— Так послушаем дальше, — предложил Варненас.
И Васарис возобновил рассказ.
— Во втором акте выясняется, что счастье героев недолговечно. У них рождается сын, и тотчас же на страну сыпятся разные напасти: саранча пожирает хлеб, жители погибают от чумы, все племя винит правителя и его жену. Наконец отвергнутая дочь вельможи уговаривает отца отомстить молодому правителю за свое унижение. Вельможа поднимает мятеж и свергает с трона молодого короля. Короля и королеву приговаривают к смерти, но оракул вещает, что приговор может утвердить только законный наследник. Права наследства переходят к их сыну. До его совершеннолетия правителем назначается верховный жрец. Он надеется впоследствии заставить наследника утвердить смертный приговор и только после казни открыть ему имена осужденных. Между тем несчастных короля и королеву заключают в тюрьму.