В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Шрифт:
Между тем фантастический, на первый взгляд, очередной вариант замужества четвертой дочери покойного императора Павла стал приобретать вполне реальные черты. И началось это с абсолютно невинного действия: смены французского посла в России. Вместо слепо преданного Наполеону, но ограниченного, чтобы не сказать, недалекого Роже Савари в Петербург прибыл совершенно новый человек.
Граф Арман Огюстен Луи де Коленкур был одним из немногих представителей старинной французской аристократии, ставших убежденными соратниками и сподвижниками Наполеона Бонапарта. Приезд в Санкт-Петербург такого человека было крайне благосклонно воспринято
Это был не первый приезд графа в Россию: в 1801 году старый друг его отца и сторонник генерала Бонапарта Тайлеран поручил ему миссию в Санкт-Петербурге — отвезти поздравления Наполеона, ставшего первым консулом Франции, Александру I с вступлением последнего на трон.
Коленкуру удалось снискать расположение русского царя и, тем самым расположение Бонапарта. Для начала он, вернувшись в Париж, стал одним из адъютантов Бонапарта, а очень скоро получил чин бригадного генерала. Так началась блистательная карьера Коленкура.
Впрочем, были в ней и не совсем достойные страницы. В 1804 году генерал Коленкур был направлен все тем же Талейраном к курфюрсту Баденскому с посланием, требовавших роспуска военных формирований эмигрантов на территории Бадена. Фактически, это, на первый взгляд вполне невинное поручение, послужило ширмой для организации похищения герцога Энгиенского, основной надежды роялистов на восстановление во Франции законной монархии.
Как известно, герцог Энгиенский, кстати, весьма далекий от политики человек, был казнен по непосредственному приказу Наполеона Бонапарта. Европа ужаснулась очередному несправедливому кровопролитию, и впоследствии, сам факт участия Коленкура в этом деле, несмотря на то, что он был всего лишь рядовым исполнителем воли Бонапарта, нанес непоправимый урон его репутации. Его уцелевшие во время революционного террора родственники были близки к дому Конде и стали считать графа одним из главных виновников преступления.
Хотя говорят, что на смертном одре Коленкур прилюдно заявил:
— Не лгут перед лицом смерти. Клянусь честью, что я не имею совершенно никакого отношения к аресту и смерти герцога Энгиенского.
Скорее всего так оно и было, но даже косвенная причастность к этому сомнительному делу мучила Коленкура всю жизнь и фактически сделала его изгоем в собственной семье. Прекрасно осведомленный об этом Наполеон, говорил:
— Если Коленкур скомпрометирован, тут нет большой беды. Он будет служить мне еще лучше.
Действительно, в одной из военных кампаний Коленкур однажды заслонил своим телом Наполеона от разрыва пушечного ядра. Фактически за это он получил титул герцога Винченского, был награжден Большим Орлом ордена Почетного Легиона и всячески обласкан своим сюзереном.
Что и говорить, Наполеон неплохо разбирался в людях и в совершенстве постиг науку управления ими. Впрочем, иначе он никогда не достиг бы тех высот, которых ему удалось достичь.
— Наконец-то у нас появился достойный представитель несчастной Франции, — заявила вдовствующая императрица в разговоре со своей дочерью после представления послом верительных грамот. — Аристократ до мозга костей, прекрасно воспитан, искренне расположенный к России и ее повелителю.
— Кажется, брат тоже благоволит в герцогу Винченскому, — небрежно заметила Като, на которую новый посол не произвел особого впечатления. — В любом случае, это гораздо лучше, чем иметь дело с неотесанным солдафоном Савари.
— Герцогом! — фыркнула вдовствующая императрица. — Он только компрометирует себя, принимая выдуманный титул от несносного корсиканского выскочки. Граф де Коленкур и без того находится в родстве с королевским домом Конде.
— Вы заметили, маменька, что и этот посол прибыл к нам без супруги? — поинтересовалась Като. — Как будто все приближенные Бонапарта дали обет безбрачия…
— Не удивлюсь, если так оно и есть. Но Буонапарте, говорят, распоряжается личной жизнью своих подданных в зависимости от минутной прихоти, а любимцам позволяет даже жениться на своих многолетних любовницах. Правда, гражданским браком, но все же. Хотя я слышала, что временами первый консул бывает невыносимым ханжой.
— Он? Это удивительно!
— Да-да. Сам живет со своей супругой Жозефиной, кстати, кажется, креолкой, в невенчанном браке, а бедному графу де Коленкуру запретил жениться на любимой женщине только потому, что она, видите ли, разведена. Первый консул даже не пожелал терпеть эту несчастную, маркизу де Карбонел де Канизи, при дворе, хотя она принадлежит к высшей аристократии и была фрейлиной Жозефины. Маркизу отлучили от двора, хотя граф де Коленкур умолял не делать этого.
«Как это похоже на покойного батюшку, — подумала Като. — Значение имеет только его воля, а желаний всех остальных просто не существует. Слава Богу, что он не дожил до этого унизительного „австрийского проекта“: даже представить трудно, каким был бы его гнев. Скорее всего, он начал бы войну с Австрией… Победил бы, сверг бы с престола этого ничтожного императора Франца с его сворой детей, сделал бы императором одного из эрцгерцогов, а меня — императрицей…»
— О чем вы замечтались, дочь моя? — вырвал ее из мира грез властный голос матери.
— Я вспоминала батюшку, — правдиво ответила Като, — упокой, Господи, его душу.
— Да, иногда поступки первого консула напоминают мне моего дорогого Паульхена, — поднесла к повлажневшим глазам кружевной платочке Мария Федоровна. — Оба они мужчины с сильными характерами, который окружающие принимают за тиранию.
Като сочла за благо промолчать. Логика ее матери таинственным образом давала сбой, когда речь шла о покойном супруге, а истинно немецкая сентиментальность тут же заставляла плакать и сожалеть о безвременной кончине «дорогого Паульхена», от «сильного характера» которого она достаточно натерпелась в свое время. К тому же Като имела некоторые основания считать, что определенную роль в безвременной кончине своего обожаемого супруга Мария Федоровна все-таки сыграла.
Собеседницы не знали, что граф де Коленкур вовсе не хотел ехать послом в Петербург и долго отказывался, но Наполеон уговорил его, дав туманное обещание, что его дела, связанные с женитьбой «устроятся гораздо лучше на расстоянии, чем вблизи». Это был шантаж, вполне, впрочем, невинный в глазах Наполеона. Герцог Винченский во что бы то ни стало был нужен ему в России в этот непростой период.
Все пять лет, проведенных Коленкуром в Санкт-Петербурге, он пытался предотвратить назревающий конфликт между двумя людьми, которых искренне любил и которыми восхищался — Наполеоном и Александром, но так и не сумел этого добиться. Не решила ничего и устроенная Коленкуром личная встреча императоров в Эрфурте осенью 1808 г.