В тени Сфинкса (сборник НФ)
Шрифт:
— Быстрее! — истошным голосом заорал штурман. — Авось проскочим!
Лишь теперь Эзар осознал происшедшее. Этот гигантский исполин охотился на стоногих. Подобно всякому хищнику, он сразу же наметил себе жертву. Разумеется, ту, которая казалась самой слабой. На остальных он не обращал внимания. «Горы» исчезли, потому что вся «стая» разбежалась, если можно употребить это слово применительно к стоногим. А животное, едва не раздавившее их корабль, было лишь жалким существом, которое в ужасе пыталось спастись от гибели. Оно хотело прижаться к песку в поисках спасения. А хищник в
Свидетелями этого гигантского прыжка и стали космонавты. А теперь исполин размером едва ли не с целый город медленно и величаво плыл по небу. Еще час-другой, и он вцепится в свою жертву…
И на этой планете в животном мире те же законы… Эзар прикрыл глаза. Через некоторое время он посмотрел в иллюминатор, чтобы убедиться, что их корабль поглотила кромешная тьма Космоса.
5
Пер. изд.: Hollanek A. Ukochany z Ksieziyca: в сб. Hollanek A. Ukochany z Ksieiyca. — Warszawa: Krajowa AgenCja Wydawnicza, 1979.* c Copyright by Adam Hollanek Warszawa 1979 c перевод на русский язык, «Мир», 1987.
Честно говоря, мне было интересно, как он живет, но после долгого отсутствия я не решался вот так сразу зайти к нему домой.
Поговаривали, будто у него нелады с красавицей женой, в которую в свое время была влюблена добрая половина города, не исключая и меня. Для нее, женщины, отличавшейся какой-то особой красотой, муж был единственным светом в окошке, и, естественно, она вообще не замечала вьющихся вокруг поклонников.
Мне хотелось поскорее избавиться от наваждения, и, пожалуй, именно неоправдавшиеся надежды послужили основной причиной моих долгих заграничных вояжей.
Меня всегда удивляло отношение Петра к женщине, которая едва ли не боготворила его.
Он приучил ее все дни проводить в одиночестве дома и только дома. А те немногие часы, когда они находились вместе, он в основном молчал. Однажды я не выдержал и спросил, в чем дело, почему, когда она рядом, он вообще не замечает ее.
— Она тебя не устраивает?
— Без нее я не мог бы жить, — ответил он.
И тогда я понял, что она такая же неотъемлемая часть его бытия, как сердце, почки, легкие, мозг; она — это он. А замечаем ли мы эти наши составляющие, пока они не дадут о себе знать.
Когда я возвратился, то почувствовал, что меня, как и прежде, влечет к ней. До меня дошли туманные слухи о их разладе, поэтому я решил встретиться только с ним. Увидеть ее у меня пока не хватало духу.
Я зашел к нему в его огромную лазерную лабораторию, о которой рассказывали чудеса.
Хотя он знал о моем визите, мне пришлось немного подождать. В кабинете, где я сидел, одну стену сплошь покрывали многочисленные экраны. Прямо как в киностудии. Напротив стоял старомодный коричневый письменный стол и, как часто принято у ученых, висело несколько фотографий, тоже старомодных, — память о каких-то международных симпозиумах. На каждой можно было отыскать худощавое лицо Петра, которое независимо от даты (а каждый снимок был датирован) выделялось благодаря неизменному ежику волос и черным, на английский манер, усам.
Он вошел несколько смущенный и сердечно обнял меня.
— Пройдем в соседний зал. Я тебе кое-что покажу.
Он держался так, словно мы расстались только вчера.
Будто между нами не было нескольких лет разлуки и перерыва в нашей дружбе.
— Наверно, ты хотел бы повидаться с Аней? — неожиданно спросил он.
Я почувствовал, как кровь прилила к щекам, и заметил его тревожный, но доброжелательный взгляд.
— Хотел бы?
Я кивнул.
— Ну тогда пошли.
Я последовал за ним. В коридоре мы направились в сторону, противоположную входу, и оказались в небольшом, амфитеатром, зале.
— В первый момент, — сказал Петр, — тебе будет не по себе от резкого света и невидимого излучения, в зоне действия которых мы сейчас окажемся. Ощущение не из приятных, но ты не волнуйся — оно быстро пройдет. И пока ни о чем не расспрашивай.
Мы уселись в глубокие кресла с белоснежной обивкой. На белом столике в металлических кольцах-держателях стояли стаканы.
Напитки разливал маленький поблескивающий металлом робот с миниатюрными цепкими лапками — практически единственный атрибут современности в помещении.
Действительно, мне стало как-то неуютно, когда неожиданно все вокруг залил резкий свет. Казалось, зажглись и не гасли десятки фотовспышек. Я почувствовал боль не только в глазах (закрытые веки не спасали), но и во всем теле.
Неприятное ощущение исчезло так же быстро, как и пришло, хотя свет остался. Теперь можно было без опаски открыть глаза. Я осмотрелся. Амфитеатр исчез, а гораздо ближе его первых рядов теперь была стена, увешанная старинными картинами, которые я хорошо знал, а некоторые и любил. Перед нами была библиотека Петра.
Я не успел сказать ни слова. Он тоже молчал, наблюдая за мной и с явным беспокойством поглядывая на дверь.
Дверь распахнулась, и вошла Аня. В первый момент не заметив меня, она обратилась к Петру:
— Опять ты за свое.
И не успел я подняться навстречу — она уже была рядом. Аня явно обрадовалась, увидев меня. Я поцеловал ей руку. Она подставила щеку.
— Ну, шок прошел? — спросил Петр. — Надеюсь, оба довольны?
Он был прав.
Я почувствовал себя почти счастливым, и мне было не до того, каким чудом Петр перенес нас из лаборатории к себе домой.
Говорили мы главным образом о моей поездке. Собственно, мы — это я и Аня. Петр же, погруженный в собственные мысли, почти все время молчал, а если и включался в разговор, то как-то невпопад, спрашивая совершенно не о том, чего касалась наша беседа. Речь шла о спасении Венеции. Я был приглашен туда в порядке архитектурного надзора и рассказывал о своей работе и городе, зная любовь Ани к нему. По ее словам, она провела там лучшие часы своей жизни.
Вдруг Петр прервал меня на полуслове: