В тени славы предков
Шрифт:
И вот готовят уже к плаванью лодьи. Добрыня, прохаживаясь вдоль вымолов по просохшей земле в дорогих тимовых сапогах, щурясь от набравшего силу весеннего солнца (месяц травень уже на дворе!), пробегает взглядом по стрежню Волхова, за которым Ильмень-озеро, а там море и новые земли. Он не жалел о том, что рушит свой тёплый устроенный мир. Жизнь становится ярче, когда идёшь к новой, более высокой цели.
По-за городом, на речной круче, откуда бревенчатая стена Детинца кажется игрушечной, под храп отпущенных пастись коней, сидели, подстелив потники, и беседовали два родича-северянина, Сигурд и Олав. Молодой Трюггвасон твёрдо намерился идти с Владимиром. После того, как посадскую девку, за которой бегал Олав, выдали замуж, Сигурд оставил мысль отговорить племянника остаться здесь. За ту девку бороться не стали, да и не следовало: не чета конунгову сыну, таких — как сельди в море. Плохо было то, что Олав толком не знал, зачем возвращается. Молодость
— Не ходи к Хакону. Хоть и нельзя продлить нить, спряденную норнами [111] , но Один [112] не любит тех, кто совершает глупость.
Так же, как и раньше, Олав рассеянно кивал, покусывая сорванную травинку.
— Держись Добрыни, пока на родине не освоишься, со словенами тебе спокойнее будет.
Снова согласный кивок в ответ и рассеянный взгляд на тёмную ленту Волхова, за которой на том берегу ютились финские землянки, которых с каждым годом становилось всё больше.
111
Норны ( сканд.) — три женщины — Урд, Верданди и Скульд — волшебницы, наделённые чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. Считалось, что судьбу человека они прядут с помощью пряжи.
112
Один ( сканд.) — верховный бог скандинавской мифологии, покровитель воинов. Его культ был особенно популярен у викингов. В Вальгалле, принадлежащем Одину крытом серебром тереме, этот одноглазый бог собирает рать эйнхериев, «доблестно павших» воинов.
— Я не полезу на рожон, Сигурд, — сказал, помолчав, Олав, — и заберу страну обратно только тогда, когда Один подаст мне знак.
— Я знаю тех, кто неправильно толковал знаки богов, — возразил воевода, но не успел договорить мысль — лёгким намётом к ним приближался вершник. Оба разом обернулись на топот копыт. Торгисль, улыбаясь и вытирая рукавом зипуна разгорячённое лицо, прокричал по-словенски:
— Князь на совет зовёт!
Родичи переглянулись, разговор надо закончить. Олав последний раз попросил дядьку:
— Поехали со мной. Подвигов и славы ратной на всех хватит.
— Нет, — помотал головой Сигурд, — мой дом здесь…
На следующее утро о двух лодьях отчаливали от берега. Волхв с долгой бородой, в белой чистой рубахе, предрекал удачу в дороге. Торжественно били бубны, пение волынки стройно мешалось с гудом рожков и жалеек. Скопление горожан привлекло торговых гостей, отчего Владимир, с гордой улыбкой смотревший на берег (его, князя как-никак, уважили торжественными проводами!), распрямил спину, перестав опираться ладонями о борт, глянул поверх палубы в сторону второй, идущей следом лодьи, — видит ли Олав? Северянин, едва видный на корме сквозь сидящих на скамьях и стоящих на палубе людей, о чём-то разговаривал с кормщиком. Не знал Владимир, что молодой викинг робеет тем самым юношеским волнением, что сладко сдавливает грудь перед долгой и полной приключений дорогой. Князь истолковал по-своему: завидует Олав, понимая, что его, как конунга, ни в одной варяжской земле так не встретят. Не удержался Добрыня, сказав воспитаннику отеческое:
— Сейчас тебя провожают с умильной любовью, а встречать будут с опасливым уважением, иначе не за чем возвращаться. Слава должна идти впереди князя…
Уже по уходе Владимира в Новгород явилось посольство во главе с Туровидом Искусеевым, пришедшим подтвердить старые договоры и убедить Владимира, чтобы тот не мыслил плохого на старшего брата. С молчаливым и хмурым удивлением, выслушав посадника Твердислава, Туровид, обладающий гибким умом отца, в своё время во всех крупных посольствах представлявший княгиню Ольгу, сделал правильные выводы о том, что Володька уже повзрослел и ведёт с боярами теперь свою тайную игру.
Глава двадцать третья
Капризное весеннее небо то закрывалось густой наволочью серых облаков, то скидывало с себя пуховое облачное одеяло. Ветер то задувал, серебря бледное море кучерявыми барашками волн, то стихал. Море ещё не открылось своей просторной громадой, но уже здесь, в заливе, не было видно за окоёмом противоположного берега. Шли вдоль эстонской земли, увенчанной, как шапкой, дремучими хвойными лесами. Изредка попадались рыбаки, что вглядывались в чужие корабли, разворачивая носы лодок к берегу, но, узнавая новгородцев, теряли к чужакам интерес и продолжали закидывать сети — со словенами у эстов был мир.
Когда алевшие в солнечном закате стройные боры сливались в единую тёмную кудлатую полосу, высаживались на берег. Разводили костры, варили снедь. Обволакивающая темнота переводила разговоры к сказам о волколаках и упырях. В лесу постоянно что-то ухало и протяжно стонало. Ратники невольно двигались ближе к костру, что сполохами выхватывал из тьмы обступившие вековые деревья, хватались неволею за оружие, когда бродивший неподалёку зверь хрустел упавшей на землю веткой. Нагоняли страху ещё свеи, которые шли во второй лодье с Олавом. Их дал из своего хирда Эйрик-купец, оставшийся в Новгороде. Свеи и сумь, и корелу, и весь, и эстов называли финнами. Они были уверены, что все финны — колдуны и рассказали не одну быль об этом.
Из залива вышли в море, теперь ночлег только на корабле — до самых Оландов [113] . Владимир грёб со всеми, когда стихал ветер. Вечером приятная истома наполняла тело, саднило стёртые в кровь ладони, но он терпел, не давая боли победить себя. Зато Добрыню победило море. Днём он держался изо всех сил, а вечером устраивался на палубных досках недалеко от казёнки, уставившись взглядом в одну точку, иногда с силой дёргал себя за бороду, злясь на своё давшее слабину тело. Владимир с насмешкой посмотрел на вуя — в чём-то он его превзошёл, качка не докучала ему.
113
Оланды — Оландские острова.
Ночевать новгородский князь переходил на лодью Олава. Море баюкало на водных ладонях корабль, стучась небольшими волнами в борт, так корец бьёт о дно пустого бочонка, только здесь тише и глуше. Нужно знать как можно больше о народе, к которому надолго едешь в гости, и, истово откусывая кусок сухой рыбины, Скёгги Кабаний Клык, хёвдинг дружины Олава, начинал рассказывать. Был он хорошим рассказчиком, к тому же по-славянски говорил не хуже, чем любой из чудинов, последнее время селившихся со своими семьями в Новгороде. Скёгги сказывал о народе асов [114] , из которого вышли все свейские боги: Один, Тор, Ньёрд [115] и остальные. Один увёл асов в Свитьод со стороны Русского моря [116] . Владимир слышал похожую легенду от днепровских русов, где говорилось, что часть их предков ушла на север, когда пришли обры, истреблявшие всё вокруг. В любой были есть доля правды, и Владимир бы не удивился, что Один был одним из его предков. Скёгги был молод, ему ещё не было и тридцати, но за свою жизнь он повидал многое, недаром снискал уважение у Олава-ярла и его брата Эйрика-купца. Но самое главное — Владимир разузнал о конунге Свитьода Эйрике. Он, как и многие правители до него, и не только в Северных странах, кровью делил власть с братом Олавом. После того, как Олав был убит людьми Эйрика, его сын Бьёрн Олавсон, по прозвищу Стюрбьёрн, с верной дружиной отправился в изгнание, поклявшись отомстить Эйрику. Люди говорят, что Стюрбьёрн стал морским конунгом — сэконунгом и в боях снискал большую славу. Скёгги сам был викингом, родом из Сконе, земли, принадлежащей Дании, он сражался на стороне конунга Харальда Синезубого против немецкого кесаря Оттона. Волею богов он попал в хирд Олава, а когда тот прекратил ходить в походы, перешёл к его родному брату. Скёгги сетовал на трудные времена, что настали для викингов:
114
Асы ( сканд.) — высшие боги. Живут в Асгарде — стране богов-асов, находящейся на небе. Асы постоянно враждовали с йотунами (великанами).
115
Ньёрд ( сканд.) — в скандинавской мифологии бог моря. Он усмирял бури, поднятые буйным Эгиром.
116
Русское море — Чёрное море.
— Нынче времена стали не те, что при дедах. В походы выходят даже эсты, которые ещё до недавна из лесов своих не выходили. Частые набеги викингов научили защищаться даже тех, кто раньше только прятался. Чем недоступнее жертва, тем голоднее охотник, а у берегов Северных стран их было всегда много…
Вода была кругом, сходилась с небом у окоёма, которое, темнея к вечеру, накрывало, будто шапкой, иногда выбрасывая сквозь расходящиеся облака россыпи звёзд. Владимир, валясь на сложенный вдвое и положенный меж скамей вотол, бросал взгляд на безбрежную окутывавшую пустоту, успевая подумать, как бессилен будет человек перед вдруг разверзнувшейся стихией и как мал и хлипок их корабль перед этой могучей небесно-водяной тьмой. Но Скёгги — опытный мореход и знал, куда и зачем вёл, шёл по морю, будто по утоптанной тропе.