В Венесуэле скучно без оружия
Шрифт:
– А до него нам какое дело? – не подумав, ляпнул Роман.
Слепцов даже откинулся на спинку кресла. Вся его фигура выразила высшую степень негодования.
– Вы, вообще, телевизор смотрите? – с нескрываемым презрением спросил он.
– Честно говоря, есть дела поважнее, – огрызнулся Роман, вновь с удовольствием становясь самим собой.
– Не сомневаюсь, – кивнул Слепцов . – И очень хорошо знаю, что за это дела.
На последнем слове его голос повысился. Не было сомнений в том, что дело сейчас дойдет до нотаций, читать которые Слепцов был большой охотник.
– Давайте лучше о работе, товарищ
– Попрошу вас не давать мне указания в моем собственном кабинете!
Роман достал сигареты и закурил. Старая калоша. Хотел же, как лучше! Нет, видно, лучше будет только в другой жизни.
– Кто вам разрешил курить?! – взвился Слепцов.
– Никто, – отозвался Роман. – Дайте, пожалуйста, пепельницу.
Слепцов побагровел. С минуту он тяжело дышал, глядя страшными глазами на наглеца, невозмутимо пускающего дым тонкими струйками. Затем достал из ящика хрустальную пепельницу и стукнул ею по столу. Впрочем, аккуратно: опасался за лакировку.
– Последний раз я терплю ваши выходки!
– Договорились.
– По окончании дела прошу вас подать рапорт о переводе в другой отдел.
– Уже подавал, – напомнил Роман. – Трижды.
– На этот раз ваша просьба будет удовлетворена. Можете быть уверены.
– Надеюсь.
Роман загасил окурок, разогнал рукой дым вокруг себя.
– Так что там про Уго Чавеса?
Багрянец со щек Слепцова уже сошел. В глубине души Роман подозревал, что шеф неосознанно нуждается в нем, как рыба нуждается в воде. А вспышки гнева нужны были ему так же, как регулярная выпивка алкоголику. Для снятия напряжения, чтобы сосуды не полопались. Хотя, конечно, сам генерал ни в чем подобном не признался бы даже под пытками.
Впрочем, Роман, как натура впечатлительная, мог сильно преувеличивать сложность внутреннего мира своего начальства.
– Когда вы перестанете валять дурака, капитан? – спросил Слепцов.
– Когда перестану им быть, товарищ генерал, – серьезно ответил Роман.
Слепцов усмехнулся. Сняв очки, он принялся массировать большим и указательным пальцами розовую седловинку на переносице.
– Читать вам лекцию по экономической географии я не собираюсь, – сказал он, не поднимая коричневых век. – Но хочу, чтобы вы четко уяснили: Венесуэла на сегодняшний день является одним из наших главных стратегических партнеров. Причем в таком важном регионе, как Южная Америка. Поэтому безопасность ее президента является для нас одним из приоритетных направлений.
Закончив наконец массировать переносицу, Слепцов водрузил на нее очки и строго глянул на Романа.
– Это, надеюсь, вам понятно, Морозов?
– Так точно, товарищ генерал, – вполне себе примерно отозвался Роман.
– Ну и славно, – вельможным тоном одобрил Слепцов. – Будем считать, что урок ликбеза закончен. Полистайте пока это.
И перебросил Роману папку.
Пока тот изучал скудное содержимое, генерал поднялся и стал неторопливо прогуливаться по кабинету. По опыту Роман знал, что сия прогулка не продлиться более трех минут, поэтому впитывал информацию в темпе. И когда ровно через три минуты Слепцов сел на место, он закрыл папку и вернул шефу.
– Помните, Морозов, – поднял напутственный палец Слепцов. –
– Товарищ генерал, но оперативная обстановка может сложиться так… – начал Роман.
– Оперативная обстановка сложится так, как сложите ее вы, – отрезал генерал. – И не надо, знаете ли, выстраивать мне здесь этот предварительный коридор вседозволенности.
Как всякий замшелый бюрократ, Слепцов питал слабость к сильным речевым оборотам. К чему Роман, впрочем, будучи сам не без греха, относился снисходительно. Другое дело, что это была далеко не единственная слабость шефа.
Усилив оборот вращательным движением руки, что, видимо, и означало тот самый коридор, Слепцов побарабанил пальцами по столу, как бы закрепляя сказанное и показанное.
– Я могу идти, товарищ генерал? – осведомился Роман. – У меня скоро вылет.
– Можете, – вяло кивнул Слепцов, точно потеряв к нему всякий интерес.
Роман уже дошел до двери, когда его настиг окрепший голос шефа.
– Никаких фокусов, Морозов!
Не оборачиваясь, Роман кивнул и выскочил вон.
Ну, худшее осталось позади.
Дубинин уже свернул окно с ослепительной брюнеткой и теперь деловито перебирал бумаги.
– Ты будешь обо мне скучать? – спросил Роман.
Дубинин на минуту оторвался от бумаг. Какое-то время изучающее смотрел на капитана, а потом огорошил вопросом.
– У тебя как со здоровьем?
– А что? – насторожился тот.
– Головокружения не случаются? На память на жалуешься?
– Н-нет...
Под пристальным взглядом Дубинина Роман ощутил легкое беспокойство.
С чего это он вдруг про память заговорил? Может, есть тайные приметы, намекающее на утрату им некоторых профессиональных способностей? Вон и эта, как ее, Ира приставала.
Сговорились они, что ли?
А то еще – подосланная?! Известно, как Контора следит за профпригодностью кадров.
– Ну-ну, – кивнул Дубинин, возвращаясь к своим бумагам.
– Ты к чему это, подполковник? – засуетился Роман. – Ты толком скажи. Чего нукаешь?
– В зеркало посмотрись, – проворчал Дубинин. – Глаза красные, веки припухшие… Руки дрожат. Как ты вообще живой?
Роман кинулся к зеркалу, схватился пальцами за лицо, разглядывая себя и так, и эдак.
Да, прав, прав подполковник! Кожа серая, в глазах муть, вокруг век набрякшие стариковские жилки. Образ мачо стремительно растворялся в немолодом и не очень здоровом дяденьке. Ай-яй-яй, до чего довел себя ночными бдениями. Лет на пять постарел – и не заметил. Так и модный прикид не поможет.
Но внешность – не самое страшное. Внешность нетрудно и подправить. Пару месяцев диеты и крепкого сна, массаж, бассейн, сауна, блефаропластика на худой конец – и вот ты уже снова в форме. Страшно другое. Потеря памяти, главного качества разведчика. На языки, на имена, на звуки, на запахи, на породы собак, на марки оружия, на духи, на шоколад, на ткани, на все, на все, на все. Когда-то Роман сходу запоминал страницы убористого текста, десятки имен, сотни названий и мог среди ночи ответить без запинки на любой вопрос. А сейчас? Даже имени девушки запомнить не смог. И это в каких-то тридцать… э-э… сколько их там? В общем, в без малого сорок лет.