В забытой стране
Шрифт:
Я не в силах был возражать и позволил ему взять мой груз. Мы оба понимали, что, поступая так, он спасает меня от смерти.
Солнце взошло, а мы все еще продолжали идти. Теперь Дхирендра вел нас лишь по своим следам. Нам просто повезло, что в те дни стояла тихая, безветренная погода: стоило подуть хотя бы небольшому ветерку, и песок тотчас же замел бы следы, без которых мы рисковали сбиться с пути.
Наконец мы дошли до четвертого, и последнего, зарытого в пустыне бурдюка. Солнце стояло высоко в небе и нещадно палило. Получив разрешение Дхирендры, мы набросились, как голодные волки, на бурдюк, спеша утолить жажду.
Этот день прошел точно так же, как и предыдущий. Насекомые, жажда, мучительная бессонница и ужасное солнце, которое начинало сводить нас с ума… Приложив руку к глазам, я долго смотрел на юго-запад, тщетно пытаясь различить вдали очертания горы. Впереди ничего не было, кроме однообразной песчаной равнины, и я с надеждой и страхом задумался о завтрашнем дне. Если мы и после следующего перехода не увидим горы, то это будет для нас смертным приговором.
Судя по карте, мы проделали уже полпути. Однако пустыня могла быть вычерчена и не точно в масштабе, подобно некоторым другим местам на карте Шивнатха Джаухри, и тогда нас ожидала верная смерть. Высоко над нами в безоблачном небе кружил ястреб — единственный признак жизни в этих местах. Неизменный спутник смерти предвкушал скорую добычу.
Несомненно, Дхирендра поступил очень предусмотрительно, разрешив нам поспать несколько часов после захода солнца. Днем мы никак не могли заснуть из-за страшного зноя, и если бы капитан не дал нам отдохнуть перед новым переходом, то я не прошел бы и получаса. Сон подкрепил наши силы, и мы, выпив из бурдюка остатки воды, в час ночи двинулись дальше.
Я позволил Чану забрать у меня весь груз: в моем положении было бы глупо противиться этому. У нас оставалось четыре бурдюка с водой, а мы даже не знали, сколько еще нам предстоит пройти. Все это походило на отчаянную игру, в которой мы ставили на карту свою жизнь, но когда я заглядывал в лицо Дхирендры, то видел по его глазам, что такие испытания ему по вкусу. Он был из тех, кто всю жизнь играет со смертью и опасностями, как фокусник — с кинжалом и шпагой.
Рано утром Дхирендра разрешил остановиться на привал. Слегка утолив жажду, мы улеглись на песок, крепко заснули и проспали несколько часов, а потом опять наступила невыносимая жара, и об отдыхе нечего было и думать.
Вечером мы двинулись дальше и прошли за ночь десять-пятнадцать километров. В три часа ночи мы сделали новый привал, чтобы успеть хоть немного поспать и отдохнуть до тех пор, пока солнце не поднимется высоко в небе. В то утро мы допили воду из бурдюка, который Чан забрал у меня. Я видел, что Чану пришлось нелегко. Он сильно похудел за эти дни, в глазах уже не было прежнего веселого огонька, а под глазами появились круги.
Следующие три дня не принесли ничего нового. По-прежнему всю ночь и часть утра мы шли, и, поскольку Дхирендра давал нам совсем мало воды, от сильной жажды у меня никогда не прекращалось ощущение покалывания во рту.
Чем дальше мы углублялись в пустыню, тем солнце становилось все невыносимей. Сперва мы выпили воду из бурдюка Чана, потом — Дхандаса, и на шестой день у нас остался последний бурдюк, тот, который нес капитан Дхирендра. Опорожненные бурдюки мы бросали на песок, и они оставались лежать там, как вехи пройденного нами пути.
Теперь, собрав остатки сил, мы должны были сделать последнее, отчаянное усилие. В три часа дня, несмотря на немилосердно палящее солнце, мы двинулись дальше. Ослабевшие и мокрые от пота, шли мы друг за другом по страшной пустыне. Каждый шаг требовал от нас огромного напряжения воли.
После захода солнца Дхирендра дал нам по полстакана почти горячей воды. Мы хотели отдохнуть, но наш суровый начальник запретил, сказав, что привал означает для нас неминуемую смерть, и велел идти дальше.
Ночью с юга подул теплый, но влажный ветер, поднявший тучи песка, который попадал нам в глаза, в нос и противно хрустел на зубах.
Не помню, сколько часов мы шли без отдыха. Я брел по песку как безумный, не чувствуя своего тела и ни о чем не думая. Я двигался, как заведенный автомат, и мне казалось, что какая-то сила неустанно толкает меня вперед.
На востоке занималась заря, и едва только Дхирендра разрешил нам остановиться, мы сбросили мешки и ружья и в изнеможении упали на горячий песок.
Мне никогда не забыть восхода солнца в то утро. Вокруг нас лежала все та же лишенная всякой растительности, безжизненная песчаная пустыня. По-прежнему дул южный ветер, взметавший метра на полтора над землей мелкую песчаную пыль. Но наверху, над этой плотной туманной завесой, воздух был чист и прозрачен, и, когда совсем рассвело, мы вдруг увидели на юго-западе высокую стену плато. Измученные и выбившиеся из сил, мы все же не смогли удержаться от радостного крика: ведь это был конец пустыни, к которому мы так стремились.
Но смерть еще витала над нами: ветер постепенно крепчал, и над пустыней показалось темное облако, движущееся по направлению к нам.
Едва мы успели выпить по глотку воды, как небо померкло и началась песчаная буря.
Песок бил в глаза, набивался в рот, едва мы пытались заговорить, и попадал в уши — на время мы оказались в положении глухонемослепых. Мы легли, тесно прижавшись друг к другу, и пролежали так весь день.
Буря продолжалась тридцать шесть часов, и за это время мы выпили почти всю воду. Когда мы снова выступили в путь, наши вещи стали в полтора раза тяжелее: в них набился песок.
Восход солнца застал нас совсем близко от горы. До нее оставалось всего лишь несколько километров, но силы наши уже подошли к концу. Дхирендра, который поддерживал своим примером даже такого человека, как я, сам был похож на скелет. От полноты Чана не осталось и следа. А что касается Дхандаса, то он в последнее время вел себя как безумный. Глаза у него вылезали из орбит, и он подолгу смотрел страшным, казалось ничего не видящим взором куда-то вперед, плотно сжав тонкие губы. Вот и теперь, не обращая на нас ни малейшего внимания, он глядел на стену гор, стоявшую перед нами, и упорно шагал вперед, изогнувшись, как ястреб. Он так спешил, словно убегал от чего-то.