В заповедной глуши
Шрифт:
– Кто честной бедности своей
Стыдится и все прочее,
Тот самый жалкий из людей,
Трусливый раб и прочее.
При всем при том,
При всем при том,
Пускай бедны мы с вами,
Богатство -
Штамп на золотом,
А золотой -
Мы сами!
Звонкий голос Вальки, поставленный и хорошо отшлифованный, далеко разносился над ночной дорогой. Ему и раньше нравились эти стихи Бернса, но раньше он как-то не ощущал за собой права их петь или там читать - какие уж у него "вода" и "тряпьё". А сейчас - почему нет?
– Мы хлеб едим и воду пьем,
Мы укрываемся тряпьем
И все такое прочее,
А между тем дурак и плут
Одеты в шелк и вина пьют
И все такое прочее
При всем при том,
При всем при том,
Судите не по платью.
Кто честным кормится трудом, -
Таких зову я знатью.
Витька хмыкнул на ходу иронично, но было видно - песня ему по душе.
– Вот этот шут - природный лорд,
Ему должны мы кланяться.
Но пусть он чопорен и горд,
Бревно бревном останется!
При всем при том...
...- При всем при том, - вдруг подхватил Витька эту строчку и одобрительно кивнул Вальке:
57.
– Хоть весь он в позументах, -
Бревно останется бревном
И в орденах и в лентах!
Король лакея своего
Назначит генералом,
Но он не может никого
Назначить честным малым.
При всем при том,
При всем при том,
Награды, лесть
И прочее
Не заменяют
Ум и честь
И все такое прочее!
– Валька ускорил шаг, зашёл чуть вперёд Витьки и пропел, на ходу оборачиваясь к нему:
– Настанет день, и час пробьет,
Когда уму и чести
На всей земле придет черед
Стоять на первом месте!
– Ну, это только ведь в песне так поётся, - грустновато сказал Витька. Валька - чего греха таить - и сам так же думал. Но сейчас ему почему-то захотелось спорить. И он покачал головой:
– А отец думал не так... Ты не смейся, я знаю, что ты подумал - новорусский, и нате... Но он правда так думал. Про ум и честь.
– Ну и где он сейчас?
– не зло, но сердито спросил Витька. Валька перевёл дыхание и тихо, но убеждённо сказал:
– А я всё равно тоже буду так думать. Потому что мои родители так считали. И жить постараюсь так.
Он ожидал, что Витька посмеётся. Но тот сказал только:
– Хороший ты парень, Валь...Чёрт, мы только утром познакомились, а я тебя как буд-то сто лет знаю!
– а потом вытянул руку: - Смотри, там шоссе.
Действительно, дорога вливалась в шоссе. И сквозь мокрые деревья горела россыпь жёлтых огней, а над ними - размашистое и вроде бы как даже уходящее вдаль:
У ДОРОГИ
– Кафе, - вытянул Витька руку вперёд таким жестом, как будто он сам это кафе пос-троил и является его владельцем.
– Зайдём погреться?
3.
В кафе было шумно и накурено. С первого взгляда казалось,что нет ни единого сво-бодного столика и даже у высокой стойки не протолкнуться. Ощущение подтвержда-лось массой машин на стоянке: от большегрузных трейлеров, шедших в Белоруссию, По-льшу и дальше, до ментовской "нивы", от "запорожца" до "субару". Дым плавал под по-толком, кто-то бренчал на гитаре, по телевизору почти неслышно выступало какое-то "оно", на полу было грязно и мокро.Но тут по крайней мере не лило с потолка. И как раз когда мальчишки оглядывались,войдя и ощущая себя неуютно, лишними какими-то, из-за ближнего столика поднялись двое молодых мужиков, по виду - дальнобойщиков. Один из
58.
них окликнул:
– Э, пацаны, садись, мы уходим.
Мальчишки не заставили себя просить дважды и устроились на тёплых пластико-вых стульях. Валька исподтишка озирался - компания казалась ему подозрительной. Ви-тька пояснил небрежно:
– Вон менты. Вон б...ди, - он кивнул на нескольких женщин за двумя столиками, - так себе, третий сорт. Дальнобойщики вон... а вон наш кофе идёт. Мелочь есть?