В защиту науки (3)
Шрифт:
Поэтому нынешнее отношение к интеллигенции должно быть изменено в корне. Наука не должна становиться жертвой примитивных рыночных отношений, и мы не должны подстраивать её под эти отношения. Наоборот, мы должны так организовать рыночную экономику и политическую жизнь, чтобы решающим фактором, определяющим развитие общества, был научно-технический прогресс.
Нобелевский лауреат, академик Виталий Гинзбург взывает («Парламентская газета». 2006. № 146): «Нам прежде всего необходимо воспитать новое поколение Ландау, Курчатовых и Королёвых. Иного пути просто нет». Власть охотно изображает согласие с такими мыслями, а на практике наши пресловутые «реформы образования» нацелены на коммерциализацию, разрушение единого образовательного пространства, снижение интеллектуального уровня подрастающих поколений. В школах неуклонно сокращается объём времени, отводимый на изучение математики, физики и химии, — предметов, создающих базу логического мышления, дающих подросткам представление о законах природы и использовании этих законов в человеческой деятельности.
Творится ли это сознательно, поскольку люди, способные к логическому мышлению, — главная опасность для имитаторов всех мастей, или свершается, так сказать, в порядке общего бардака, не суть важно. Важно то, что, если
Подведём итоги, они просты. Реально только то, что служит продвижению к бессмертию. Реальность — в познании Вселенной, в научно-техническом прогрессе, в гуманистическом творчестве, этом самопознании человека, в тысячекратно осмеянном интеллигентском подвижничестве. А бесконечная делёжка доходов от перекачки нефти и газа, разглагольствования об «энергетической сверхдержаве» и «суверенной демократии», хитросплетения политтехнологов, манипуляции с выборами, поиски днём с фонарём национальной идеи, марши со вскидыванием рук и прочие игры «патриотов», мистические завывания о пятой-шестой-седьмой империях, книгоиздательство с раскруткой ПИПов, кривлянье телевизионных шутов — всё это не более чем имитация, попытка искусственным образом притупить остроту реальных проблем. Или — в понятиях, доступных мыслителям типа Гребенщикова, — попытка устройства сексуальной жизни посредством онанизма. А онанизм, при всех его многочисленных достоинствах, имеет один принципиальный недостаток: от него ничего не родится. И будущее с его помощью не обеспечить.
Завершать статью полагается на оптимистической ноте. Автор, вопреки всем мерзостям жизни, должен сообщить читателю нечто обнадёживающее, духоподъёмное и поделиться своими мыслями на тему «что делать». Но я не вижу в этом необходимости. Вы, уважаемый читатель, и так оптимист, раз продолжаете жить в России. Вы и так крепкий духом интеллигент, раз вообще читаете эти страницы и даже добрались до конца моей статьи. И наконец, Вы настоящий патриот (без кавычек), если несмотря ни на что работаете в сфере квалифицированного труда, если растите — здесь и сейчас — детей и внуков, словом, делаете то реальное, что можете противопоставить фантомам окружающей нас имитации. Фантомы рано или поздно развеются, реальность останется. Неприглядная, разрушенная имитаторами, но уж какая будет. И пытаться хоть что-то поправить в ней придётся именно нам. Кому же ещё?
А завершить статью хочу как раз описанием невесёлой истории. Несколько месяцев назад пришлось хоронить одного из последних оставшихся в России родственников, мужа двоюродной сестры. Он был талантливым инженером-электронщиком, и на похороны явилось гораздо больше его сотрудников, чем родных. Все — примерно ровесники, шестидесятилетние инженеры, седые, лысые, обломки научной империи. Словом, те, кто, по меткому замечанию г-жи Мартенс, «в картину современной жизни, увы, не вписываются». Сейчас они выполняют заказы на военную электронику для чужих армий (и наше государство, которое платит им гроши, получает за экспорт их интеллектуального продукта неплохие суммы в долларах). Кое-что они пытаются делать и для своей армии. Но пройдёт несколько лет, и они уйдут. А за ними — никакой смены.
За столом на поминках вспоминали, каким блестящим специалистом был покойный, какие интереснейшие, головоломные технические задачи вместе с ним решали. Потом, конечно, заговорили о сегодняшней разрухе, об унижении нашей интеллигенции, о повсеместном торжестве наглой бездари. Сидевший рядом со мной приятель покойного, захмелев, выкрикивал: «Инженеры! Мы столько знаем, столько умеем, столько можем! И кому мы власть отдали, какому дурачью!»
Одна родственница, давно живущая в Германии и приехавшаяя всего на несколько дней из-за печального события, наслушавшись этих разговоров, внезапно воскликнула: «Господи, где ещё попадёшь в такую интеллигентную компанию? Только в России и только на похоронах!» И на несколько секунд за столом воцарилась тишина.
Подлинная наука и спекулятивная псевдонаука
C.K. Абачиев
Фундаментальная наука в нашей стране, несомненно, переживает труднейшие времена за всю свою историю, начинающуюся с эпохи реформ Петра I. Если ей и суждено возродиться, то уже не в былом советском качестве социально престижной сферы деятельности сотен тысяч людей, всеотрасле-вой науки, сносно финансировавшейся государством. Возрождённая российская наука должна быть элитной, работающей по-суворовски — не числом, а умением. Её кадры будут сравнительно немногочисленными уже в силу того, что стараниями постсоветских «реформаторов» и СМИ научная деятельность перестала быть вдохновляющей и престижной у основной массы молодого поколения (как, впрочем, и вообще труд в производительных секторах экономики.). То, что перед глазами подрастающего нового поколения россиян хронически находились учёные, еле-еле сводившие концы с концами, — это само собой. Но не менее важно и то, что после 1991 г. тема научного поиска, технического творчества и вообще производительного труда начисто ушла из отечественной культуры, особенно — из кинематографа, который, как известно, является «важнейшим из искусств». В своё время романтичное и по-хорошему честолюбивое юношество в немалой степени рекрутировалось в индустрию советской науки такими фильмами, как «Александр Попов», «Девять дней одного года», «Всё остаётся людям», «Барьер неизвестности», «Иду на грозу», «Укрощение огня» и даже идиллической комедией «Весна», адекватной культурному уровню основной массы наших соотечественников 40-х годов XX в. Советская культура работала на перспективу отечественной науки, ибо в науке, как нигде, кадры решали и решают всё. Но после 1991 г. эта работа в одночасье прекратилась и не возобновлена до сегодняшнего дня. Так что, в российскую фундаментальную науку из молодого поколения пойдут (и уже начинают идти) совсем немногие, действительно преданные делу научного поиска, идее возрождения отечественной науки высшего мирового класса, со здоровым юношеским честолюбием, нацеленным на обретение высокого статуса в качестве учёных, а не дельцов от науки. Возможно, что столь суровая селекция кадров отечественной фундаментальной науки и к лучшему. Это должны быть кадры не только высокой профессиональной квалификации, но и смолоду находящиеся на высоте реального современного научного мировоззрения и методологической культуры научного познания, его интеллектуальной самодисциплины. Они должны уметь распознавать наиболее перспективные «точки роста» фундаментальной науки, где малыми силами и средствами можно делать большие дела, ибо на щедрое государственное финансирование всего спектра фундаментальных наук больше рассчитывать не приходится.
Но у такого возрождения российской науки есть смертельный враг — современная российская «народная наука». По сравнению с ней даже былая лысенковщина в советской биологии выглядит не так зловеще.
Спекулятивная «теневая наука» сопутствует всей истории теоретического естествознания, пародируя поиск научно-теоретического качества, неотделимый от исторически всё более многотрудного и дорогостоящего экспериментального познания. Она бичевалась ещё А.И. Герценом в «Дилетантизме в науке». В «Письме к учёному соседу» А.П. Чехов мастерски представил её и вовсе в комическом виде. Тем не менее спекулятивные теоретизирования были и остаются в высшей степени соблазнительными, причём отнюдь не только для дилетантов и недоучек. Даже К.Э. Циолковский столь капитально погрузил свою теорию реактивного движения в свою же спекулятивную «космическую философию», что не смог найти общего языка с отцом российской авиации Н.Е. Жуковским. (А какой великолепный мог бы получиться творческий тандем и насколько раньше в нашей стране могла бы начаться история реактивной авиации и практической космонавтики!) В вопросах теоретической науки спекулятивные «безудержные теоретизирования» не имеют никаких исторических оправданий с эпохи Г. Галилея и И. Ньютона. Тем не менее они рецидивируют (и даже агрессивно), как только общество создаёт для этого благоприятные условия.
В нашей стране такие условия были созданы в ХХ в. утверждением диалектического материализма в его вульгарной сталинской интерпретации в качестве общемировоззренческого и одновременно общеметодологического ядра безраздельно господствовавшей государственной идеологии. Это было откровенным приглашением профессиональным советским философам и учёным с философским складом ума к онтологическому системо-творчеству на уровне методологической культуры даже не средневековой схоластики и спекулятивной метафизики XVI–XVII вв., а на уровне стихийного обыденного здравомыслия, которым каждый человек овладевает одновременно с родным языком. И это понятно: средневековые схоласты и творцы «систем природы» основательно знали логику Аристотеля, а в советской высшей школе её учебный курс, традиционно базисный в классическом образовании, был заменён базисным курсом всё того же «сталинского диамата-истмата». Лысенковщина в контексте этого культурного строительства «нового типа» была заурядным явлением, стимулированным самой государственной идеологией. Страшным стало то, что эта спекулятивная псевдонаука вошла в доверие к советскому государству с его инквизицией в лице идеологического аппарата ВКП(б) и карательными органами.
Теперешнее нашествие спекулятивной «народной науки», несомненно, имеет исторические корни в советской эпохе с её массовой прививкой отечественной интеллигенции методологического варварства через общеобязательные курсы «диамата-истмата» в сталинской интерпретации «под уровень среднего пролетария». Её нынешние «кадры» — это люди с советским высшим образованием, а подчас и с учёными степенями.
Постсоветская история создала для этого мощного рецидива свои условия. Первое — однозначно негативное: упадок отечественной науки вместе с упадком всей экономики. Вследствие этого развалились многие научные школы, прервались их традиции, была утрачена здоровая научная цензура, закрывавшая спекулятивной псевдонауке пути сильных воздействий на общественное сознание. (По крайней мере, в постсталинскую эпоху уже не принято было широковещательно «копать» под теорию относительности или квантовую механику. Была государственная идеология, которая во всех слоях общества всё менее принималась всерьёз, и была нормально развивавшаяся наука.) Второе — техническое, а потому двойственное: персональный компьютер, вошедший в массовый обиход россиян уже в постсоветскую эпоху. В результате деятель «народной науки» с персональным компьютером теперь — сам себе и автор, и типография, и литературный редактор, и… редактор научный. Пиши и публикуй себе, что вздумается, — были бы деньги на издание, поскольку дело частных типографий теперь — только тиражировать и брошюровать.
Нынешняя отечественная «народная наука» имеет свои параллельные структуры — «Общества испытателей природы» со своими «Секциями общей физики» и т. п. Она соседствует (до поры — более или менее мирно) бок о бок с настоящей наукой на естественнонаучных кафедрах ряда ведущих вузов России. На соответствующих форумах в Интернете кипит своя жизнь, уродливо пародирующая жизнь подлинной науки. Так, в информационном пространстве Интернета много лет поступательно развиваетсяя героическая разработка теории суперструн объединёнными усилиями лучших физиков и математиков мира, но параллельно мельтешит хаос доморощенных «теорий элементарных частиц» и «космологий» с математическим оформлением на уровне 8-го класса средней школы, но зато с «непременными разоблачениями» теории относительности. В этой вакханалии человеческого невежества и гордыни звучат и голоса людей с учёными степенями. За пределами своих узких квалификаций они отбрасывают все методологические «нормы приличия», становясь ничем не лучше дилетантов и недоучек (Проблема спекулятивной «народной науки», конечно, существует не только у нас в стране, где для неё в советскую эпоху лишь были созданы особенно благоприятные условия. Она достаточно серьёзна и на Западе, представляя потенциальную угрозу национальным наукам. Современной методологии науки на Западе нельзя отказать в конфликтном многообразии изощрённых концепций, но она в решающей мере остаётся «вещью в себе», не оказывая особого влияния на методологические установки деятелей науки, особенно — «народной». (См.: Пружинин Б.И. Ratio serviens? // Вопросы философии, 2004. № 12.) Для выхода творческой энергии неистребимого племени «народной науки» на Западе нашли своё решение в «журналах отверженных», где эти люди могут свободно излагать свои идеи, не бросая тени на научную репутацию редакций, ибо редакции открыто снимают с себя ответственность за научную добротность публикаций. Основная задача таких журналов — дать людям с креативными задатками возможность самовыражения, а нечто научно ценное здесь заранее предполагается в качестве редкого случайного гостя.). И от этой картины временами становится жутковато. Остановка только за малым — за тем, что рано или поздно особо «пробивные» деятели этой псевдонауки войдут в доверие к государству на высоком уровне, а там и до инквизиции, по образцу идеологического аппарата ВКП(б) — КПСС, рукой подать.