В защиту тени

Нынешняя российская экономика полна загадок. Не будем касаться сейчас наиболее сенсационных из них — тех, которые прежде всего будоражат общественное внимание: загадок быстрого обогащения, итогом которого стало возникновение множества «русских миллионеров», загадок крупных аукционов, загадок перемещения громадных денежных средств в зарубежные страны. Это — тайны не столько экономики, сколько политики. Их анализом будут заниматься историки, основываясь, вероятно, на материалах ныне скрытых архивов.

Однако существуют тайны гораздо менее очевидные, тайны, не бросающиеся в глаза и не находящиеся в фокусе прессы, тайны, о которых мало

кто даже подозревает, но касающиеся зато глубинных закономерностей жизни и деятельности современного общества. Раскрытие этих тайн не породит череду громких судебных процессов, по результатам своим почти всегда являющихся деструктивными, но оно способно обозначить те внутренние резервы, которыми сейчас располагает Россия. Оно способно продемонстрировать реальный исторический вектор развития, скрытый от современников, и сопоставить его с тенденциями, только еще начинающими проявлять себя в постиндустриальной эпохе.

Эти тайны, на наш взгляд, гораздо важнее.

Суть дела заключается в следующем.

Классическая рыночная экономика принципиально не способна погасить автоколебания системы после мгновенного и сильного вывода этой системы из равновесия. Экономическая катастрофа (дефолт) 18 августа 1998 г. носила глобальный характер: прежде всего была уничтожена громадная «пирамида» ГКО (государственных краткосрочных обязательств), составляющая основу финансовой «пищевой цепи»: деньги, которые вкладчик нес мелкой кампании, та — крупной фирме, последняя — в банк, а он, в свою очередь, — в банк рангом выше, в конечном итоге всегда оказывались вложенными опять-таки в ГКО, как максимально ликвидный, обеспечивающий их оборот, краткосрочный и среднесрочный актив. «Замораживание ГКО», объявленное правительством С. Кириенко, обязано было обернуться мгновенным кризисом всей банковской системы страны и вылиться в нарастающую лавину банкротств и общий распад финансового оборота России. Такова, по крайней мере, была в те дни точка зрения работников крупных и средних банков, специалистов в области финансовой сферы. Преобладало мнение, что это конец и что от такой катастрофы Россия, скорее всего, уже не оправится.

Общий кризис ликвидности совпал с острым кризисом доверия всех ко всем: если уж государство не платит по своим обязательствам, то чего можно требовать от простых физических и юридических лиц? Им уже сам бог велел никому ничего не платить. А кризис доверия, в свою очередь, привел к вполне прогнозируемой взрывной инфляции «третьего типа», когда спрос на валюту увеличивается пропорционально ее цене, то есть включается на полную мощность уже не рыночный, а антирыночный, скорее психологический, механизм. И вот здесь обнаруживается первая тайна.

Инфляция «третьего типа» должна была поднять цену доллара по крайней мере в раз десять, однако вопреки всем прогнозам он вырос «только» в четыре раза. После этого взрывная энергия «долларового цунами» иссякла, и инфляционный процесс вернулся в рамки обычных параметров.

Впрочем, для полного разорения российских граждан и коллапса платежеспособного спроса на рынке должно было с избытком хватить и этого. Достаточно вспомнить, что цены на товары первой необходимости при сохранении той же зарплаты выросли за несколько дней тоже в четыре-пять раз. Теоретически следовало ожидать, что покупаться в ближайшие месяцы будут только продукты питания, кое-какие необходимые медикаменты и сигареты. Остальная же продукция осядет невостребованной на складах, что обратным ударом приведет к параличу как легкой, так и тяжелой промышленности.

Однако в действительности ничего подобного не случилось. Более того, реакция социума на «дефолт» была просто парадоксальной. Произошло, скорее, оздоровление ситуации, нежели прогнозируемый по аналогии с Мексикой и Индонезией социальный взрыв. Во всяком случае, баррикады на улицах и проспектах столицы не выросли, продовольственных магазинов в крупных городах и промышленных центрах никто не громил, многочисленные толпы не собирались на Красной площади и не требовали отставки правительства и президента. Более того, социальная дисциплина даже несколько стабилизировалась: прекратились забастовки и акции гражданского неповиновения, население перестало выходить на рельсы, останавливая поезда, и — что кажется уж вовсе невероятным — увеличилось заполнение театров и концертных залов.

Далее восстановление первичного уровня жизни, если судить об этом по спросу на книги, вычислительную технику, электронику, элитные пищевые продукты, по посещаемости ресторанов и дорогих мест развлечений, произошло удивительно быстро и заняло, по разным оценкам, от трех месяцев до полугода.

Официальные показатели экономического возрождения были, конечно, значительно ниже, но едва ли кто-нибудь, кроме правительства, обращал на это внимание.

То есть, перед нами — проявление некоего особого экономического (социально-экономического) механизма, вероятно, способного вывести социум из кризисного состояния. Этот механизм, очевидно, не носит рыночного характера, так как весь опыт истории показывает, что рынок не способен подавить инфляционные процессы «третьего типа». Но он точно так же не связан ни с плановым хозяйством, которое к моменту дефолта было полностью демонтировано, ни с государственными методами регулирования экономики, которых в данном случае просто не было.

Исторический анализ позволяет привести еще ряд примеров такого рода, однако не будем сейчас останавливаться на этом слишком подробно. Важен вывод: подобный экономический механизм существует, он никем не создан и никем сознательно не управляется. Включается он, по-видимому, самопроизвольно и выключается также — когда критическое состояние социума преодолено. Его возможности, тем не менее, велики: без всяких чрезвычайных усилий глобальная экономическая катастрофа превращается в кризис, окрашенный скорей позитивно.

Вот — действительная загадка, ответ на которую много значит как для России, так и для всего мира.

Не меньшую тайну, если судить беспристрастно, представляет собой и современная экономика США.

Правда, здесь дело обстоит несколько иначе.

Государственный бюджет ничем не отличается от семейного. Доходная часть его определяется тем, как человек работает (для страны — это уровень производительности труда), а расходная часть состоит из «необходимых затрат», «затрат желательных» и — уже в незначительной степени — «затрат на отдых и развлечения». Остаток, если он есть, идет в фонд накопления. Тратить больше, чем зарабатываешь, можно, лишь взяв кредит, что в перспективе всегда чревато банкротством. Для государства, правда, существует возможность «нарисовать» лишние деньги, то есть их напечатать, что однако приводит к скачку инфляции — к тому же банкротству только в больших масштабах. Ну, есть еще доходы от международной торговли и от торговли сырьем, за счет которой обычно развертывается начальная экономика. Однако невосполнимые ресурсы рано или поздно заканчиваются, а торговый баланс при международном торговом обмене опять-таки определяется производительностью труда.

Короче, экономического «вечного двигателя» в природе не существует.

Правда, принято полагать, что государственная валюта обеспечивается «всем достоянием нации». Вместе с тем, кто и когда видел или подсчитывал это мифическое достояние? Наверное, только в приключенческих фильмах о Джеймсе Бонде можно всерьез утверждать, что в подвалах Форт Нокса действительно лежат пронумерованные золотые слитки. Современные финансы — это вовсе не золото, которое ныне играет роль лишь вспомогательного инструмента. Современные государственные финансы — это прежде всего динамическая категория, устойчивая только при равновесии производства и потребления. И вот это равновесие в экономике США давно и необратимо нарушено.