Вадим
Шрифт:
3
Вадим быстрым шагом продвигался по улице: к вечеру стало довольно прохладно. Внезапно его нагнала аккуратненькая старушка:
— Мужчина, а мужчина? Вы случайно не знаете, что такое Интернет? А то все говорят — Интернет, Интернет — а что это, где это, я не пойму…
Вадим остановился, опешив:
— Э-э… Интернет — это огромный объем информации, которая хранится в компьютерах. Все они соединены сетью. Поэтому каждый может подключиться и найти любую информацию. Говорят — «путешествовать по сети».
— Нет, но я не понимаю. Вот где это?
— То есть физически где это? В компьютерах. В серверах — таких больших компьютерах.
— А где
— Где угодно. Дома у кого-то, в офисах.
Бабуля покачала головой недоверчиво. Она не поняла ни слова.
Зато Вадим понял ее. Он тоже чувствовал, что вокруг происходит нечто необычайно сложное, а он за всем за этим не успевает.
Оказавшись на Пушкинской площади, Вадим почувствовал голод. Подошла тетечка с пирожками; он купил беляш и начал его есть. Теплый, мягкий, почти живое существо. В хорошем смысле. Вроде мультяшных овощей, с радостью идущих в суп. Насытившемуся Вадиму стало уютнее с какой-то почти готовой мыслью.
Он озяб. А ведь весна… Несмотря на то что было серо и мглисто, вокруг происходила любовь. Целовались старательно и страстно. Кто в «гриндерсах», кто в Хьюго Боссе, кто в тертом советском полупальто — все целовались. Торопливо и мокро. Иногда было видно языки. Как они там активно двигались. А ему торчать тут, в стынущем сизом пространстве, в поисках какой-то ясности и завершенности, было совсем неприятно.
Войдя в переулки, он подумал о том, как в городе мало этого самого пространства. В Питере небо падает плоско сверху, оно огромное, пусть чаще всего и мрачное. А здесь столько больших домов, они теснят небо, не пускают его. Узкие лабиринты пространства оставлены между домами, столбами и деревьями. Маленькие пространства чужих жизней в квартирах.
И вот, готовая мысль: то, что происходит, — его вина. Полностью. Это все начал он. Той самой пощечиной.
На открытом всем ветрам газоне тужилась овчарка. Хвост на отлете и подрагивает, брови домиком. Это страшное обычно животное выглядело сейчас беззащитно, балансируя на сложенных в кучку лапах. Понимало, что уязвимо, и принимало смиренный вид: не бе-е-йте меня, пожалуйста…
Вернувшись домой, Вадим услышал телефонный звонок. Подошел к телефону:
— Алло.
— Ага, — сказали там.
И бросили трубку.
Он не мог отделаться от впечатления, что это был Саша.
Затем он увидел записку: «Уехала на пару часов». Лаконично. Скорее всего, тайно встречается с Димой. Да ради Бога.
Значит, в квартире осталась няня. Вспомнив про Марину, которая тоже могла остаться, Вадим решил прокрасться незамеченным в свою спальню, куда накануне перетащил из кабинета архивы. Все, чтобы как можно меньше передвигаться по дому. По собственному дому. Но когда-нибудь это должно было кончиться. Как и все в этой жизни.
Размышляя над тем, когда именно оно кончится, Вадим тихо стелил башмаки по ковру. В коридоре была видна полоса света из-за приоткрытой двери. Слышались также приглушенные голоса. Задумавшись, Вадим подошел ближе. И заглянул в щель.
Он увидел кубинку вместе с Мариной, примеряющих Машины вещи. Скорее всего, отданные ею самой. Женщины деловито обменивались комментариями. Остолбенев, Вадим не мог сойти с места: няня была в лифчике и трусах. Тело ее оказалось примерно таким, каким и должно было оказаться: смуглым, не юным, в валиках жира и с безразмерной задницей, распирающей хлопчатобумажную ткань. Но он остолбенел не от этого: ноги ее от трусов и до щиколоток были покрыты черными, густыми, кудрявыми волосами, какие найдутся не у всякого мужика. Это было настолько дико, что Вадим совершенно не понимал, как обе женщины могли спокойно существовать бок о бок с подобным явлением.
Между тем, засмотревшись на няню, он позабыл о Марине. Возникнув вдруг в зоне видимости, она оказалась голой — совсем. Стояла спиной, раскованно, крутила что-то в руках. Ее тело было красивее, чем Вадиму когда-либо доводилось видеть. Кожа — сияющей и гладкой. Марина наклонилась вперед, чтобы ступить ногами в какой-то предмет одежды, и между ног ее открылись половые губы, розовые и блестящие.
Вадим задохнулся, покрылся потом, насквозь пронзенный желанием. Он теперь был не в силах уйти. Марина надела платье и начала поворачиваться перед зеркалом. Вадим наблюдал в полуобморочном состоянии. Между тем кубинка подошла к Марине поближе и стала оправлять на ней шелк, разглаживая несуществующие складки, проводя руками по ее животу и груди. Вадим увидел, как у Марины отвердели соски. Она стояла совершенно естественно, все еще слегка поворачиваясь, и будто не замечала происходящего. Кубинка продолжала гладить ее и спустилась руками к бедрам, к их внутренним сторонам.
Пол под Вадимом издал едва слышный звук, такой, как если бы глухо упала книга. Звук был, для коврового покрытия над бетонной плитой, совершенно ненатуральным и показался Вадиму как бы происходящим из недр конструкции, изрыгаемым смехом. Обе женщины обернулись и начали пристально изучать щель, за которой застыл Вадим. В тонкой полоске света определялось что-то вроде авиньонских девушек Пикассо: сумбур частей тела и два черных сверлящих взгляда. Кубинка, колыхая трусами на толстой резинке, нарушила композицию и решительно подошла к двери. Сознавая, что убежать он уже не успеет, Вадим приготовился умереть на месте, сгореть от унижения и стыда. Няня, выражая одухотворенное и вместе с тем ледяное презрение, сильно толкнула дверь. Дверь закрылась беззвучно, не оставив и нитки света. Вадим, у которого перед глазами посыпались звезды, поплелся дальше на ощупь.
4
— З-з-з-з-з-з-з-з…
Вадим слушал звук собственного мозга. Электрический шум.
Пусто. Помехи.
Иногда транслировались образы из вчерашнего вечера, обросшие домысленными продолжениями.
Его стала преследовать отвратительная картина: персиковая блузка провисала под весом огромных грудей. Кажется, он где-то видел такую продавщицу.
Из кабинета он не выходил и попросил Леру никого не пускать. Во время ланча она сама без предупреждения вошла к нему с ворохом документов, встала, опершись на дверь, и молчала. Вадим медленно поднялся, приблизился и, глядя ей в глаза, закрыл дверь на замок. Лера присела: лишь для того, чтобы положить документы. Они начали аккуратно расстегивать друг на друге одежду. От Леры пахло клубникой. Она любила его — это было очевидно из вкуса ее рта, из шороха ее волос.
Когда Лера ушла, Вадиму уже не было стыдно. Запас стыда в нем весь исчерпался, и он теперь плыл во времени, не замечая полагающейся в данном случае свободы.
Придя с работы, Вадим заперся в комнате, мучительно размышляя, куда и как бы ему слинять. Но ничего не придумал.
Маша же имела планы на его счет. Она звонила ему на мобильный из своей спальни и приглушенным голосом рекомендовала выйти. После первого звонка Вадим хотел утонуть в раковине. После третьего он понял, что Маше ничего не известно, и она, скорее всего, решила предпринять кое-какие усилия в рамках пиара. Типа, сдружить их с Мариной. У Вадима даже мелькнула мысль, что случившееся накануне было спланировано: возможно, предполагалось Мариной его соблазнить. Что-то вроде проверки. Но потом он отверг эту мысль.