Вакансия

— Нет, Финдельфебеля я тоже не читал, — ответил Василий, ничуть не смущаясь.

— Как, и Фнндельфебеля не читал? — изумился Геннадий. — Ну, знаешь! Дремучий же ты, Огурцов! Финдельфебеля не читать! А ты хоть слышал о нем раньше?

— Нет.

— Как? И не слышал? Вот она, слава! Это же самый могучий ум двадцать пятого столетия. Самый модный ныне философ! Чего стоят такие его монографии, как: «О сущности насущного» или «К вопросу о мироздании» — шедевры глубокомыслия! Половина галактики от этих произведений

— Значит, я пребываю на другой половине, — спокойно заключил Василий, продолжая следить за приборами на пульте управления.

В рубке на минуту наступило молчание.

Штурман «Стремительного» Геннадий Куц переваривал услышанное. Конечно, за три года совместных полетов с Огурцовым Куц успел изучить характер своего напарника, но все же невежество пилота в некоторых вопросах было потрясающим.

— Нет, все же не понимаю, — вздохнул Геннадий, — чем ты в свободное от вахт время занимаешься? До Земли еще недели полета в гиперпространстве. Не захочешь, а половину корабельной библиотеки прочитаешь.

— Так я и читаю, — Василий кивнул на полку слева от себя, — повышаю уровень эрудиции.

Геннадий скользнул взглядом по корешкам стоявших на полке книг и сморщился, точно от зубной боли.

— «Грузовые звездолеты», «Основы звездоплавания», «Учебник пилота первого класса», «Гиперпространственные двигатели» — вот скучища-то, — пробормотал штурман, — от одних названий скулы сводит и в анабиоз залечь хочется.

Василий усмехнулся:

— Твой любимый Финдельфебель не легче. Лучше скажи, когда последний раз траекторию корректировал?

— Вчера. Отклонение небольшое намечалось, пришлось устранить, а что?

— Внимательнее надо бы работать, — ехидно заметил Василий, — а то капитан пропишет нам философию. Проверь курс еще раз.

Геннадий фыркнул и сердито защелкал вычислителем.

Василий снисходительно наблюдал за другом, удивлялся, очень уж легко и просто все у штурмана получалось. Куц был натурой пылкой, увлекающейся, непоседливой, даже легкомысленной. На досуге, для самообразовання, как он выражался, изучал философию, искусства и еще сотню различных экзотических дисциплин, о которых подавляющее большинство нормальных людей даже и не слышало. При этом он оставался неплохим специалистом, в космофлоте был на хорошем счету, и капитан «Стремительного» Федор Левушкин ежегодно отмечал его отличную работу в приказе по звездолету. Правда, иногда штурману доставалось от капитана по мелочам, но такие единичные просчеты бывали у любого члена экипажа.

Проделав вычисления, Геннадий тоскливо осмотрел рубку и остановил взгляд на Василии.

— Ерунда получается, — упавшим голосом сообщил он, — вчера выправил курс, а сегодня опять на два градуса сносит. Причина внешняя… Кажется, неприятности будут. Что-то я не припомню подобного… В гиперпространстве на два градуса за сутки полета… Чудеса!

— В гиперпространстве всякое бывает, — спокойно заметил Василий. — Надо капитану сообщить. От неприятностей все равно никуда не уйдешь, и то сказать, какой рейс без неприятностей? Зови шефа.

— А

— С этим не шути! Параграф третий, пункт восьмой: неизвестная опасность! Немедленно сообщить командиру!

— Опасность… — недовольно промычал Геннадий. — Параграф… Бюрократы…

Какую-то секунду штурман размышлял, затем нажал кнопку вызова капитана.

Через две минуты Левушкин уже сидел в рубке.

Капитан «Стремительного» не любил быстрых, необдуманных решений. Он долго, придирчиво проверял показания приборов, расчеты штурмана, затем, насвистывая себе под нос популярную песенку: «Я жизни не мыслю без звезд и планет…», задумался. Чувствовалось, что и ему явление, с которым они столкнулись, незнакомо.

— Гравитационная бутылка — есть такая легенда у стариков космофлота, — после длительного раздумья сообщил он. — Слышали?

— Слышали, — ответил Василий. — Корабль попадает в мешанину гравитационных полей, этакую замкнутую область, из которой невозможно выбраться.

— Так это сказки! — проворчал Геннадий.

— Сказки, — согласился Левушкин, — а то, что у нас топлива только-только до Солнечной системы, это уже реальность. Еще две-три таких корректировки — и застрянем среди звезд. Кстати, напряженность полей растет, заметили?

— Заметили, — уныло подтвердил Геннадий, — я же говорю — затягивает.

— Одно непонятно, — сказал Василий. — Трасса известная. В этом районе не должно быть крупных тел. Откуда такие поля?

— Крупных тел! — Левушкин поежился. — А вы прикиньте массу источника гравитации! Вычислитель под боком. Скорость известна, градиент кривизны по счетчику.

Геннадий быстрыми движениями пальцев прошелся по клавиатуре вычислителя, вывел результат на табло и побледнел.

Василий заглянул на экран через плечо друга и присвистнул:

— Ого! — сказал он. — Сравнимо с массой галактики…

— И напряженность растет, — добавил Геннадий. — Еще немного и…

Левушкину не хотелось думать, что будет за этим «и».

— Рассчитай-ка переход в обычное пространство! — сказал он Василию. — А ты, Геннадий, прикинь: хватит ли нам топлива на все маневры.

— Топлива пока хватает, — ответил Куц. — Я уже посчитал, но, если масса источника полей действительно так велика, переход из одного режима в другой ничего не даст. Разве что выигрыш во времени.

— И это уже немало! — бодро заметил Левушкин. — Главное, не паниковать! Как-нибудь выкрутимся.

— Легко сказать, — пробормотал Геннадий, — масса галактики… Вычислитель…

— Вычислитель? А головы у вас зачем? Вы же изучали трассу. У вас карты, атласы перед глазами. Где вы там видели такие объекты? Покажите хоть один. Себе надо больше доверять, своим знаниям.

— А поля?

— А что — поля! Поля как поля! — раздраженно ответил Левушкин. — Непонятные поля, что и говорить. По тому, как нас крутит, думаю, гравитация искусственного происхождения, других объяснений пока просто не вижу. Очень уж это возрастание напряженности полей напоминает элементарный перехват!