Валенки
Шрифт:
— Товарищи! — поспешила на мужскую половину Воля Мебельная. — Это наш человек! Мы за него ручаемся!
Офицер продолжал громко говорить, прибежали солдаты и стали кричать, и напрасно Воля ссылалась на хельсинкскую Декларацию прав человека. Жору в Абу-Бубу не пустили.
— Я этого так не оставлю! — пригрозила Воля, но никто из виновников инцидента не обратил внимания на ее угрозу, спасибо мимо спешила из интершопа с покупками стюардесса ТУ-104, она объяснила:
— Зря стараетесь. Они вашему другу добра желают: в Абу-Бубу любителей алкоголя наказывают по воскресеньям сорока
— Ах, вот в чем дело! — успокоилась Воля, удивляясь мудрости здешних законодателей. — Тогда пусть помучается, обдумает свое поведение.
Стюардесса убежала, Жора остался в кафельном длинном коридоре среди импортных ящиков мусора, так как аэродром убирали-мыли вольнонаемные из других стран данного региона. Рабочие-мусорщики смотрели на Жору с сочувствием, видя в нем не конкурента, а лишь брата по классу.
— Вы за меня не бойтесь! — кричал осветитель вслед группе. — Я никуда не убегу! Я свои! И Африка мне не нужна!
— Куда ты денешься, — ответила в сердцах Воля. — Обратный билет у меня, а здесь не возят бесплатно, как в наших автобусах.
Дальше в лес, больше дров… Наверное, Афанасий Никитин, в старые годы ходивший за тридевять земель, тоже сталкивался с неожиданностями и подвергал свою жизнь опасностям из-за незнания местных обычаев и нравов, но он шел пешком долгие годы, а тут несколько часов и «здравствуйте!», «вилкам!», «приехали!»… О том, что на базарах порют любителей зеленого змия, не знал даже неистребимый общественник Понодыгин, о колбасе твердого копчения здесь почему-то никто и не спрашивал.
Здание аэропорта было грандиозным, сразу видно, что оно было построено на нефтедоллары, а не на трудовые рубли: кругом шикарные холлы, переходы, магазины с диковинными товарами — дух захватывало. Девушки смотрели на витрины спокойно, как на картины в музее «Сокровища мирового искусства». В холлах били фонтаны и предлагали прохладительные напитки с бесценным льдом. Воля предупредила:
— Девочки, не увлекайтесь! Здесь только и ждут, чтоб нас обсчитать.
И никто опять не встретил коллектив. Подобное уже начинало настораживать. По залам ходили фигуры в белых одеждах, спадающих до пят, их лица были прикрыты до глаз кусками материи, в прорези сверкали черные, как агат, страстные глаза. Их охраняли телохранители.
— Что с женщинами делают! — сказала сочувственно Зина.
— Восток — дело тонкое, — сказал Егор Евсеевич. — Помните «Белое солнце пустыни»? Гарем…
— Я догадалась, — сказала Зина почему-то радостно, — это любимые жены ханов или дашнаков. Автоматы какие маленькие, прямо игрушечные.
Егор Евсеевич с упреком посмотрел на первую домру: по его мнению, она перепутала дашнаков с душманами.
— Автоматы иностранного производства, — сказал со знанием дела Вася Лепехин, служивший в свое время в строительных войсках. — Слушай, Воля, спроси у женщин, куда позвонить? И обязательно выясни, за что тут еще порют на базарных площадях, чтоб не попасть впросак? Тебе они скажут.
В его словах было рациональное зерно. Мебельная решительно направилась к одной из «жен хана», не обращая внимания на опешившую охрану.
— Слушай, подруга! — обратилась она с речью к «закрепощенной женщине Востока».
Видно, женщина была очень запуганная, потому что она стала метаться, пока Мебельная не загнала ее в угол, уйти практически от Воли было немыслимо, если она решилась на подвиг.
— Понимай? — Воля, как на грех, забыла все иностранные слова, которые учила в восьмилетке, на курсах кройки и шитья с английским уклоном, а также в прочих «ликбезах». — Не бойся! Мы с тобой одной крови, ты и я… Ой, не то говорю, извини! Чего лицо прячешь? Покажи личико-то! Не бойся, никто не увидит, я загорожу. И вообще, ходить в такой одежде да в такую жару очень неудобно. Сними ты паранджу! Понимай?
И она помогла «женщине» избавиться от пережитка проклятого прошлого. Каково же было ее удивление, когда под покрывалом оказались усы и борода, черная-пречерная. Транзитный пассажир, вождь кочевого племени закрыл лицо руками, завопил пронзительно, вырвался из угла и побежал к мужскому туалету, следом за ним бежали охранники с автоматами иностранного производства.
— Во дают! — только и успела произнести Мебельная, как тут же со всем коллективом и вещами за злостное хулиганство оказалась на улице под испепеляющими лучами безжалостного солнца, что было самым обидным: в самый последний момент Зина выяснила, что прохладительные напитки, которые настойчиво предлагали пассажирам, входили в стоимость билетов.
Девочки и режиссер с гармонистом еле добрели до толстого, в шесть обхватов, дерева, спрятались в спасительной тени. Что характерно, дерево оказалось обыкновенным фикусом, который растет у нас в кадках. Здесь под открытым небом он достиг рекордных размеров, если сравнить с гостиницей «Урал» города Свердловска.
— Черт знает, что творится! — возмущалась Мебельная. — Дикие нравы! Где же наши представители? Девочки, девочки, не раскисать! Ко мне! Сосредоточиться! В таких случаях проводят собрание.
Призыв остался без ответа. «Ручеек» расположился цыганским табором под фикусом, валялись горой вещи и шубы вперемешку с реквизитом, футлярами музыкальных инструментов. Девчонки от жары были близки к обмороку.
— Да, только тут оценишь, — сказала Мебельная, вспоминая собрания и заседания, на которых она сидела в президиумах, где на столах стояли бутылки с «Боржоми» и «Нарзаном».
— Спокойно, товарищи! Сейчас чего-нибудь придумаем. Никто не знает, в какой цене здесь электрические утюги?
Никто не знал, даже вездесущие коза и мальчишки, сбежавшиеся к вековому фикусу со всех близлежащих улиц и переулков. За ними подошли мужчины, но стояли вдалеке, наверное, прослышав про злостное хулиганство, хотя лица у них и были открытыми. И ни одной женщины, с которой можно было бы поговорить!
— Я предлагаю купить ящик кока-колы, — сказала Мебельная, — потом стоимость напитка высчитаем с каждого.
— Ой, ради бога! — взмолился коллектив. — Отдайте все за стакан воды!
— Хорошо! Эй, любезные! — позвала мужчин Мебельная. — Подойдите поближе, или вы не мужчины? Понимай? Вода есть? Буль-буль еси, нету? Ес, ноу? Су, бар?