Валентайн
Шрифт:
— Господи! — выкрикнула она.
Пластмассовый Иисус смотрел на нее со столика, и его кроткий взгляд был исполнен сочувствия.
Она закричала.
— Иисуса тебе захотелось? — усмехнулся Мэт.
Клара продолжала кричать, пока Джейни вырывала у нее ногти и облизывала нежную кровоточащую плоть под ними.
— Сейчас получишь. — Мэт схватил пластмассовую фигурку и принялся пихать ее во влагалище Кларе головой вперед. Раскинутые руки Иисуса обхватили ее за талию в агонизирующих объятиях. Она истошно кричала. Мэт надавил сильнее, и Клара стала терять сознание. Благословенное забытье... но она тут же пришла в себя.
— Давай быстрее ее кончать, — сказала Джейни. — Убьем стерву на фиг. А то правда хочется кушать. — Карла слышала ее голос как будто издалека. Ее охватила слабость, жизнь вытекала, как кровь — вместе с кровью, — но у нее уже не было сил бороться. Холод ждал ее, холод готовился ее встретить. Но холод — все-таки лучше, чем боль.
— Это меня заводит, — сказал Мэт.
— Заводит. И аппетит возбуждает.
— Я не хочу убивать ее насовсем. Вечность — это так долго, когда ты один. Без мамы.
Джейни рассмеялась и стянула с себя джинсы. Потом сняла футболку.
— Заводит. И аппетит возбуждает.
— Спорим, что ты не знала, что трахаться можно и после смерти, а, мама? — тихо проговорил Мэт. — Так что религии врут... сейчас сама убедишься.
Сквозь густой туман боли Клара слышала свой собственный плач. Она видела девушку — но как будто с неизмеримо огромного расстояния, — такая тоненькая, по-детски неразвитая, неоформившаяся. Ее клыки влажно блестели. Она запрыгнула на Клару, как игривый котенок. Облизывала ее, царапала когтями, терлась о пластмассового Иисуса. Мэт тоже разделся. Какой он худой. И сутулый. Еще даже не молодой человек — обыкновенный подросток.
— Заводит. И аппетит возбуждает, — прошептала Джейни.
— Так можно же совместить.
— Круто.
— До рассвета она обратится, как думаешь?
— Нет. Ей надо ночь отдохнуть. Я удивилась, что ты обратился так сразу. Ты был мертвым всего секунду.
— Я потому что не сопротивлялся. Я всегда этого хотел.
Они поцеловались. Сначала потрахались, а потом стали пить. Клара медленно погрузилась в смерть — в смерть обращения...
• наплыв: ожидание •
Когда Брайен приехал к Пи-Джею, там царил полный бедлам. Телевизор работал на полную громкость, и при этом орала музыка. Картины раскиданы по всему полу. Мольберт перевернут. На кухонной стойке одиноко лежал недоеденный гамбургер. Вся мебель была сдвинута к стенам, а сам Пи-Джей сидел на полу посреди гостиной в центре круга, выложенного из причудливого набора магических амулетов: священные камни, череп бизона, стрела, трубка, засушенные кукурузные початки, распятия в больших количествах. В комнате было не продохнуть от дыма курящихся благовоний. Перед Пи-Джеем лежала флейта и еще несколько непонятных штуковин. Повсюду горели свечи. Брайен заметил и пару больших кувшинов. Наверное, со святой водой.
Пи-Джей был одет в подобие длинной рубахи из оленьей кожи, которая доходила ему до колен — это было не то чтобы женское платье, но близко к тому. Волосы он заплел в косы, а на шею надел вышитую косынку, с которой свисал бирюзовый крест. Символы были самые разные — и религиозные, и магические, и шаманские: католические, индейские, языческие и вуду. В качестве образца синкретизма культур Пи-Джей являл собой зрелище невероятное и в чем-то даже гротескное и нелепое.
А потом он запел. Странное пение, чем-то напоминавшее йодль — с протяжными высокими нотами и неожиданными аритмичными каденциями. Это было совсем не похоже ни на один из индейских напевов, которые Брайен слышал раньше. Хотя Пи-Джей рассказывал о своем видении, в котором его обратили в шошонского ма'айтопс, шамана-гермафродита, Брайен никак не мог соотнести этот образ с образом того неправдоподобно красивого — пусть даже и грубой, гранджевой красотой — подростка, с которым он познакомился в Узле.
Брайен молча застыл в дверях. Он не хотел помешать, не хотел перебить песню. Он не знал, что это за ритуал и насколько он важен Пи-Джею. Наконец Пи-Джей вроде бы очнулся от транса и произнес:
— Брайен.
— Ну да. — Брайен шагнул внутрь магического круга. Он не знал, насколько надежна эта защита. И защита ли это вообще. Но ему было как-то спокойнее в круге, составленном из магических амулетов.
— Брайен, я не смог вбить ему кол. Не смог. Я... прости меня. Наверное, я слабак.
— Я все понимаю. Мне тоже жаль Терри. Но та тварь, которая приходила к нам и говорила голосом Терри... это не он. Не Терри. Это просто ходячий труп... в нем нет души. Душа Терри... она где-то там...
— Хотелось бы верить.
— Мне тоже, — тихо сказал Брайен.
• наплыв: морг •
— Доктор Голдберг... доктор Голдберг.
— Что там еще?
— Идите сюда. Скорее. Я из морга звоню. Скорее! Вам надо это увидеть.
— Только я сел кофейку попить...
— Я вас очень прошу.
Лифт. Коридор. Двойной замок. Охранная система. Пароль. Холодрыга.
Труп.
— Ну что тут у вас, сестра Райт? Я, между прочим, уже домой собирался. Я не могу тут торчать до утра. Вы же знаете, я люблю выезжать пораньше, пока на шоссе пробки не начались. Ладно, ладно, давайте посмотрим.
Простыня. Кровь. Труп.
— Господи, сестра Райт, да не тряситесь вы так. У меня, между прочим, там кофе стынет, а вы меня выдернули сюда в морг, тут такой холодильник, а я не одет для таких экзерсисов... надеюсь, что это не сексуальные домогательства. Я, понимаете ли, на работе ни-ни.
— Мне страшно.
— Ой-ой-ой. Ладно, кто там у нас... Джейн До? Это что, та бомжиха, которую расчленили и по частям запихали в тележку у круглосуточного супермаркета в Пакойме?
— Да.
— Ну давайте посмотрим. Снимите простынь.
— Но, доктор Голдберг, вы не понимаете... оно шевелится. Что-то... как-то... под простыней... фибриллирует... оно не совсем мертвое.
— Что еще за ерунда, сестра Райт. Начитались, наверное, этих своих идиотских ужастиков, вот вам всякое и мерещится. Снимите простыню. Ну, вот видите... ничего такого. Ничего, что указывало бы на какие-то... сверхъестественные проявления.