Валентин Серов
Шрифт:
После смерти отца (Валентину тогда было шесть лет) для Серова началась жизнь скитальца. Валентина Семеновна, страстно увлеченная музыкой и общественной деятельностью, не хотела бросать ни того, ни другого. Но обнаружив серьезное пристрастие маленького сына к рисованию, она направилась в Париж, где тогда жил Репин - художник, которого она близко знала, уже прославившийся к тому времени картиной Бурлаки на Волге. Серова решено было отдать в обучение к Репину.
Портрет Валентины Семеновны Серовой. 1880.
Рисунок
Портрет Ольги Федоровны Трубниковой. 1885.
Рисунок. Частное собрание, Москва
В Париже юный Серов оказался фактически предоставленным самому себе. Занятия с Репиным и самостоятельное рисование были единственным его развлечением. Постепенно Серов становился замкнутым и угрюмым - черты характера, сохранившиеся в нем на всю жизнь.
В 1875 году Серовы - мать и сын - вернулись в Россию. Однако Валентине Семеновне не сиделось на одном месте, и кочевая жизнь для Серова продолжалась. В 1878 году он возобновил систематические занятия у Репина, вернувшегося к тому времени из Парижа и поселившегося в Москве.
Серов жил у Репина почти на правах члена семьи, сопровождая его во всевозможных поездках на этюды, а в остальное время рисуя с гипсов, с натуры и копируя репинские холсты.
Академию художеств, куда Серов поступил в 1880 году, он без сожаления покинул в 1885, попросив об отпуске «по состоянию здоровья» и не вернувшись обратно. Как вспоминал один из мемуаристов, Серову в Академии попросту «надоело.
– Что надоело?
– Стены вот, коридоры...» Целью Серова при поступлении в Академию было попасть в класс профессора Павла Чистякова, через руки которого прошли Суриков, Поленов, Репин, Врубель. Чистяковская педагогическая манера была весьма жестокой: он воочию умудрялся доказать ученикам их бессилие перед натурой, заставлял рисовать детские кубики, подвергая насмешливой беспощадной критике каждый неточный штрих.
Серов беспрекословно подчинялся Чистякову - его мнение было для него даже дороже репинского. Но и Чистяков любил Серова и гордился им. Он был первым, кто открыл Серову сокровища Эрмитажа и начал говорить о необходимости изучения старых мастеров. Влиянию Чистякова Серов обязан и своей «вдумчивой» манерой письма: Чистяков не терпел легкости и приблизительности в запечатлении натуры. В дальнейшем серовская чересчур медленная и кропотливая работа порой вызывала удивление. «Иначе писать не умею, - говорил он на это, - виноват, не столько не умею, сколько не люблю».
Флоренция. Улица Торнабуони. 1 904
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Набережная Скьявони в Венеции. 1 887
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Черт, вылезающий из корчаги. Ваза. 1890-е
Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево»
Круг друзей Серова сложился помимо Академии. С семьей Мамонтовых он познакомился еще в 1875 году, когда Валентина Семеновна гостила в Абрамцеве знаменитого мецената, а к моменту выхода из Академии Серов уже был одним из деятельных участников абрамцевских предприятий, всеми любимым «Антошей» (это домашнее прозвище стало вторым именем Серова - близкие друзья его иначе и не называли).
В Абрамцеве процветал культ театрального искусства; в домашних спектаклях Мамонтовых Серов был неподражаем: он обладал незаурядным дарованием комического актера и обожал изображать всяческих зверей, - глядя на его «льва» или «игрушечного зайчика», публика покатывалась от хохота, сам же Серов оставался невозмутим.
Среди увлечений художников абрамцевского кружка было увлечение народными ремеслами, в частности керамикой. Своего рода памятный знак этих пристрастий - поливное блюдо, изображенное в Девочке с персиками. Чуть позже была организована гончарная мастерская, где Врубель исполнял свои знаменитые майоликовые скульптуры. Что касается Серова, то от него осталось лишь одно произведение в этом роде - ваза Черт, вылезающий из корчаги.
Памятник, выразительный именно этой своей единственностью, целиком в духе серовского тонко иронического ума - словно это однажды вскользь брошенная реплика по поводу «фольклорных» забав взрослых детей: «Чертовщина все это».
Благодаря Савве Мамонтову, устраивавшему Серову заказы на портреты, художник писал оперных знаменитостей-гастролеров, и один из этих портретов, экспонированный на выставке Московского общества любителей художеств в 1886 году - первой выставке с участием Серова, - был замечен и одобрен.
Портрет Саввы Ивановича Мамонтова. 1879.
Рисунок Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Ели. 1890
Харьковский художественный музей
Девочка с персиками и Девушка, освещенная солнцем сделали Серова знаменитым. Среди молодых живописцев нового поколения он сразу оказался впереди других. Врубель в годы создания этих серовских картин был далеко от столиц, в Киеве, и долгие годы, до триумфального «бенефиса» в 1896 году на нижегородской выставке, его творчество было известно лишь очень узкому кругу художников и меценатов, в первую очередь окружению Мамонтова. В мамонтовский кружок в 1889 году Врубеля привел именно Серов. Но, по свидетельству мемуариста, «Врубель не нравился тогда: находили его диким, непонятным, а именно Серова признавали». «Непризнанным» в то время был и Константин Коровин. Характерна в этом смысле дневниковая запись Владимира Аркадьевича Теляковского, директора императорских театров, иллюстрирующая ситуацию на «художественном рынке» 1880-1890-х годов: «Нет сомнения, что за Мамонтовым большая заслуга собрать вокруг себя целую плеяду художников. Казалось бы, он их и любить и уважать должен, между тем качества русского купца-савраса часто давали себя чувствовать.
Например, за обедом, когда знаменитый Врубель потянул руку за вином, Мамонтов его остановил при всех и сказал: “Погодите, это вино не для вас” и указал на другое, дешевое, которое стояло рядом. Коровина зачастую Мамонтов заставлял дожидаться в передней. Вообще те из художников, которые были без положения и бедные, должны были часто переносить многое... Бедными были Врубель, Коровин и Головин... Испанок ... Мамонтов купил у Коровина за 25-рублевое пальто. Врубелю Мамонтов заказал панно за 3000 р., а когда панно было готово и Врубель пришел за деньгами,