Валет мечей
Шрифт:
Назавтра, когда новой луне исполнился лишь один день отроду и прилив продолжал оставаться таким же низким, как и прежде, ремонт «Морского Ястреба» шел своим чередом. Во время перерыва – а это было уже довольно позднее утро – Фафхрд отошел в сторонку и начал разглядывать северо-восточную часть неба. Взгляд его блуждал, как у безумца. Через некоторое время к нему подошел Скор и тоже уставился наверх. Он ничего не видел в серо-голубом небе, но по опыту знал, что у его капитана зрение необычайно острое.
– Что там, орлы? – спросил он тихонько.
Фафхрд устремил на него задумчивый взор,
– Я пытался вспомнить, какие звезды видны здесь ночью.
– Звезды? – недоуменно наморщил лоб Скор.
– Да, – подтвердил Фафхрд. – Как ты думаешь, куда прячутся днем звезды?
– Уходят, – ответил Скор, просияв. – На заре они уходят, а с закатом возвращаются. Их огни гаснут – как костры зимнего лагеря! Там, где живут звезды, наверняка очень холодно, холоднее, чем на вершинах гор. Конечно, пока не выйдет солнце и не согреет все вокруг.
Фафхрд отрицательно покачал головой:
– Звезды маршируют по небу в том же неизменном порядке день за днем, год за годом, век за веком, наверное. Они не бросаются врассыпную с приходом дня и не прячутся, словно звери, в норах и логовах, но продолжают свой размеренный марш даже при свете солнца – под покровом дня, если можно так выразиться.
– Звезды светят днем? – переспросил Скор, изо всех сил стараясь скрыть свое замешательство. Потом он понял, к чему клонит Фафхрд, – или подумал, что понял, – и в его взоре проглянуло удивление. Он знал, что его капитан был отличным полководцем, который никогда не вступал в бой, не разведав предварительно всех подробностей расположения сил противника, в особенности там, где можно было легко спрятать целую армию, например в лесу или в морском тумане. Теперь капитан применял то же правило к звездам, следя за каждым их движением, словно они были передовыми отрядами минголов, движущимися на Льдистом.
Но что за странность – ассоциация врагов со звездами! Капитан, видно, что-то задумал. А может, у него и в самом деле были там враги. До Скора доходили слухи, будто Фафхрд однажды был любовником самой королевы воздуха.
Глава 7
В тот вечер на северо-западной окраине Соленой Гавани, в потемневшем от времени кирпичном доме с низко нахлобученной крышей, Сиф и Серый Мышелов не спеша укладывались спать. Пока женщина прихорашивалась у зеркала. Мышелов сел на край кровати, поставил на стоявший рядом низкий ночной столик свой кисет и принялся вытаскивать из него разные удивительные предметы, аккуратно размещая их один подле другого. Необычность его коллекции состояла в глубокой заурядности всех входивших в нее вещей.
Сиф, которая хорошо видела в зеркале его медленные, размеренные движения, заинтересовалась и, прихватив плоскую черную коробочку, пересекла комнату и устроилась рядом с ним на краешке постели.
На столике уже лежали: зубчатое деревянное колесико с сареенмарский доллар размером – у него не хватало двух зубчиков, перо зяблика, три одинаковых гладких камешка, обрывок задубевшей от грязи синей шерстяной ткани, погнутый железный гвоздь, лесной орех и черный выщербленный диск, который, видно, был когда-то ланкмарским тиком или восточным полупенсовиком.
Окинув
Он заговорил:
– Едва наступил вечер, я прямо из казарм направился сюда, и по дороге со мной случилась странная вещь. Зарево заката еще окаймляло горизонт, а в небе уже стоял полный невыразимой чистоты и изящества, точно призрак невинной девушки, молодой месяц. Он был прямо над крышей твоего дома, как будто служил знаком твоего присутствия здесь. Но, несмотря на эту красоту, я не мог оторвать взгляда от обочин дороги и придорожной канавы. Там я все это и нашел. Удивительный набор для скромного северного порта. Можно подумать, что все это собрано по меньшей мере в Илтхмаре… – Он покачал головой.
– Но зачем же нужно было подбирать это все? – спросила Сиф. Про себя она подумала: «Как старьевщик какой». Он пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, подумал, что пригодятся, – добавил он с некоторым сомнением. Женщина произнесла:
– Все это напоминает всякую всячину, при помощи которой колдуны насылают порчу и накладывают заклятия. Он вновь пожал плечами и сообщил:
– Они вовсе не то, чем кажутся. Например, вот этот… – Он указал на один из серых камешков. – Это не галька, как два других, это свинец, которым стреляли из пращи, может быть даже я.
Задетый пальцем, камешек скатился со стола и ударился об пол с приглушенным, но достаточно убедительным стуком, доказывающим верность последнего наблюдения.
Нагнувшись за камешком, Мышелов замер, не в силах отвести глаз от устилавшего пол мраморного порошка, черного с красными и золотистыми крапинками. Когда его взгляд переместился на ступню сидевшей рядом Сиф, он обхватил ладонями ее ногу, положил к себе на колено и принялся внимательно рассматривать.
– Необычайно симметричный пятипалый обломок коралла из морских глубин, – вынес он свой вердикт, после чего склонился и запечатлел поцелуй у основания большого пальца, просунув кончик языка между ним и его соседом.
– Какой-то угорь крутится возле моего рифа, – промурлыкала она.
Прижавшись щекой к ее лодыжке, он устремил взор вдоль ее ноги. Ее ночное одеяние из тонкого коричневатого льна держалось на завязках между бедер.
– У тебя волосы точно такого цвета, как крошка на полу. Она ответила:
– Неужели ты думаешь, что я не учла этого, когда выбирала камень для крошки? Или забыла добавить туда золотистых блесток? Вот тебе подарочек. – И плоская черная коробочка, которую она держала в руках, скользнула вдоль ее обнаженного бедра к колену.
Он взял ее в руки, открыл и выпрямился, чтобы как следует рассмотреть содержимое.
Внутри, на черной подкладке, легким прозрачным облачком лежал рыбий пузырь.
Сиф произнесла:
– Этой ночью мы будем любить друг друга глубоко, но не настолько глубоко, чтобы завести дочку или сыночка. Мышелов ответил:
– Я видел такие штуки из тончайшей промасленной кожи.
– Вряд ли такие же надежные, как этот, – возразила она.
– Да уж, на Льдистом и тут без рыбы не обошлось. Уж не начальник ли порта Гронигер додумался? Этому скупердяю, поди, не то что денег, а и спермы своей жалко, – проворчал, качая головой, Мышелов.