Валис. Трилогия
Шрифт:
Я сказал:
– Христианский символ рыбы – это двойная спираль Крика–Уотсона. Молекула ДНК, содержащая генетическую память. Матушка Гусыня дает нам это понять. Вот почему…
– Христиане, – согласился Кевин. – Которые не человеческие существа, а нечто без половых органов. Хотя выглядят как люди. А при ближайшем рассмотрении и оказываются людьми. У них есть половые органы, и они занимаются любовью.
– Несмотря на то что их черепа вместо мозгов набиты электронными чипами, – добавил я.
– Может, они бессмертны, – проговорил Жирный.
– Вот почему Линда Лэмптон смогла восстановить своего мужа, – сказал я, – после того как Брейди взорвал его в миксере. Они способны путешествовать во времени.
Кевин кивнул без тени улыбки.
– Точно. Теперь понимаешь, почему я хотел, чтобы ты посмотрел «ВАЛИС»? – спросил он Жирного.
– Да, – мрачно ответил погруженный в себя Жирный.
– Как Линда Лэмптон прошла сквозь стену миксера? – спросил я.
– Не знаю. Может, на самом деле ее там не было, или не было миксера, или она вообще голограмма.
– Голограмма, – эхом отозвался Жирный.
Кевин продолжал:
– Спутник контролировал их с орбиты. Он мог заставить их увидеть что угодно. В конце, когда Фримонт оказывается Николасом Брейди, никто этого не замечает. Даже его жена не замечает. Спутник заморочил им мозги. Всем долбаным Соединенным Штатам.
– Господи… – проговорил я.
Я еще не осознал всего, но до меня уже начало доходить.
– Вот–вот, – кивнул Кевин. – Мы видим Брейди, а они – нет, они не понимают, что произошло. Идет борьба между Брейди с его электронными штучками–дрючками и Фримонтом с его тайной полицией; люди в черном – тайная полиция. А эти шлюхи вроде группы поддержки, – что они такое, я не знаю, но они на стороне Фримонта. В следующий раз выясню, кто они. – Он заговорил громче. – Информация содержится в музыке Мини. Пока мы следим за событиями на экране, музыка… – черт, не музыка, а звуки разной высоты со специфическими интервалами – …воздействует на наше подсознание. Музыка придает смысл всему.
– Может так быть, что Мини и в самом деле построил тот гигантский миксер? – спросил я.
– Отчего ж нет? – сказал Кевин. – Он ведь получил степень в Массачусетском технологическом.
– А что ты еще о нем знаешь? – спросил Жирный.
– Не слишком много, – ответил Кевин. – Он англичанин. Один раз посетил Советский Союз – говорит, хотел ознакомиться с экспериментами по передаче информации на большие расстояния при помощи микроволн. Мини разработал систему, в которой…
– Вспомнил, – перебил я Кевина. – В титрах значился фотограф по имени Робин Джемисон. Я его знаю. Он снимал меня для интервью «Лондон дейли телеграф». Он мне говорил, что даже коронации снимает. Джемисон – один из фотографов мирового класса. Сказал, что переезжает в Ванкувер, мол, это самый прекрасный город в мире.
– Так и есть, – пробормотал Жирный.
– У меня осталась его визитка, – продолжал я.
Кевин сказал:
– Он может знать Эрика и Линду Лэмптонов. А возможно, и Мини.
– Джемисон просил меня связаться с ним, – продолжал я. – Приятный парень, мы с ним довольно долго беседовали. У него были камеры с автоматической перемоткой, от которых мои коты обалдели. И он дал мне посмотреть в широкополосный объектив. У него офигенная оптика.
– А кто запустил спутник? – спросил Жирный. – Русские?
– Неясно, – ответил Кевин. – По тому, как о нем говорят, – непохоже. Там есть сцена, где Фримонт распечатывает конверт старинным ножом… Там так смонтировано, что мы видим нож, и тут же военные говорят о спутнике. Если это соединить, можно подумать – я подумал, – что спутник очень древний.
– Звучит логично, – заметил я. – Временная дисфункция, женщина в длинной хламиде, босая, набирает воду из ручья в глиняный кувшин. Там был кадр с небом, помнишь, Кевин?
– Небо, – пробормотал он. – Да, был такой длинный панорамный кадр. Небо, поле… поле выглядело древним. Как на Ближнем Востоке, например, в Сирии. И ты прав: горшок усиливает впечатление.
Я заметил:
– Нам ни разу не показали спутник.
– Неправда, – заявил Кевин.
– Неправда?
– Пять раз, – сказал Кевин. – Один раз он появляется в виде картинки на настенном календаре. Еще раз коротко как детская игрушка в витрине магазина. Один раз на небе – но очень быстро, я в первый раз не заметил. Один раз в виде чертежа в папке по «Меритон рекордс», содержимое которой изучает президент Фримонт… И где–то еще, никак не могу вспомнить.
Он нахмурился.
– Предмет, на который наехало такси, – сказал я.
– Что? Ах да. Такси мчится по Западной Аламеде. Я думал, это пивная жестянка. Она с грохотом полетела в кювет. – Кевин задумался, потом кивнул. – Ты прав. Это спутник, весь смятый после того, как его переехало такси. Звук был, как от пивной банки, что меня и одурачило. Опять Мини со своей чертовой музыкой шумов. Ты слышишь звук пивной жестянки и автоматически видишь пивную жестянку. – Улыбка на его лице застыла. – Слышишь – и видишь. Умно! – Сидя за рулем, Кевин прикрыл глаза. – Точно! Он смят, но это именно спутник. Там были антенны, хоть и поломанные и погнутые. И… черт! Что–то было написано. Вроде этикетки. Что же?.. Нет, надо брать лупу и рассматривать каждый кадр. Один за другим, один за другим! А кое–где делать наложение. У нас на сетчатке все время остаются пятна из–за лазеров Брейди. Свет такой яркий, что оставляет… – Кевин никак не мог подобрать слово.
– Послесвечение, – сказал я, – на сетчатке зрителей. Вот что ты имеешь в виду. Вот почему лазеры так важны в фильме.
– Ну и ну, – сказал Кевин, когда мы вернулись домой к Жирному.
Мы сидели и рассуждали, развалившись в креслах с бутылками голландского пива в руках.
Фильм Матушки Гусыни как–то связан с историей Жирного. Это святая правда. Я бы даже сказал «Божья правда», но не думаю – по крайней мере тогда точно не думал, – что Бог имеет к этому хоть какое–то отношение.
– Неисповедимы пути Великого Пунты, – проговорил Кевин, и на сей раз в его голосе не слышалось издевки. – Вашу мать! Срань Господня! – Он повернулся к Жирному: – А я считал тебя психом. Ты же в дурдоме лежал.
– Успокойся, – сказал я.
– Я потому и пошел на «ВАЛИС», – продолжал Кевин. – Я хожу в кино, чтобы отвлечься от всей этой чуши, которой потчует нас Жирный. И вот я сижу в засраном кинотеатришке, смотрю фантастику с Матушкой Гусыней, и что я вижу? Прямо заговор какой–то!