Валис. Трилогия
Шрифт:
– Рыбы не могут носить оружие.
Поскольку в греческом есть для таких плавников слово «рипидос» – как у рептилий класса «рипидоглосса», – мы решили назвать себя «Рипидоновым обществом», намекая таким образом на христианскую рыбу.
Жирному это тоже понравилось, поскольку напоминало о племени догонов, у которых символ рыбы означал принадлежность к божественному.
Итак, теперь мы могли отправляться к Лэмптонам – Эрику и Линде, – будучи своего рода официальной организацией. Хоть и маленькой. Нас это, по–моему, немного пугало.
Я положил руку Жирному на плечо.
– Все прошло. Он мне так сказал. Время гнета закончилось в августе одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого. Время печали подходит к концу. Лады?
– Лады, – проговорил Жирный со слабой улыбкой, как будто не мог поверить в наши слова.
– Знаешь, ты вовсе не сумасшедший, – сказал я Жирному. – Помни, тебе больше этим не отмазаться.
– Он существует? Уже? На самом деле?
– Так сказал Лэмптон.
– Значит, правда.
Я сказал:
– Возможно, правда.
– Но ты ведь веришь.
– Думаю, да, – сказал я. – Скоро мы все выясним.
– Любопытно, он старик? Или ребенок? Мне кажется, он еще ребенок. Фил… – Жирный едва не поперхнулся. – А если он не человек?
– Ну, – проговорил я, – проблемы будем решать по мере их поступления.
А про себя подумал: возможно, он пришел из будущего – очень возможно. В каком–то смысле он не человек, но в остальных – человек. Наше бессмертное дитя… форма жизни, которая возникнет через миллионы лет. Зебра, подумал я. Теперь я увижу тебя. И остальные.
Царь и судья. Как обещано. Назад к Заратустре.
Нет, назад к Осирису, а из Египта к догонам… а оттуда к звездам.
– Хлебнем коньячку. – Кевин принес из гостиной бутылку. – Тост!
– Черт, Кевин, – запротестовал Дэвид, – не можем же мы пить за Спасителя. Уж во всяком случае, не коньяк.
– Не жужжи! – отрезал Кевин.
Все, включая Дэвида, взяли по рюмке «Курвуазье».
– За «Рипидоново общество», – провозгласил Жирный.
Мы чокнулись.
Потом я добавил:
– За наш девиз.
– У нас есть девиз? – спросил Кевин.
– «Рыбы не носят оружие», – сказал я.
И мы выпили за это.
11
Много лет прошло с тех пор, как я в последний раз бывал в Сономе, что в Калифорнии, на земле виноделов. Городок с трех сторон окружен очаровательными холмами. Там очень красивый городской парк, прямо в центре. Поблизости старинное здание суда, пруд, в котором плавают утки, пушки, оставшиеся от давних войн.
Парк окружает множество магазинчиков, предназначенных для туристов, что приезжают на выходные, – там очень ловко умеют всучить доверчивому ротозею никому не нужный хлам. А рядом стоят старые здания, оставшиеся от мексиканского правления. Они свежевыкрашенны и снабжены табличками, оповещающими об их исторической ценности.
Воздух приятно пах – это особенно заметно, если вы приезжаете из Южных Земель, – и, хотя было уже темно, мы побродили немного по городу, прежде чем зайти в бар под названием «У Джино», чтобы позвонить Лэмптонам.
Когда Эрик и Линда Лэмптоны приехали за нами на белом «фольксвагене–рэббите», мы сидели в баре, попивая коктейль «сепаратор» – фирменный напиток Джино.
– Простите, что не смогли встретить вас в аэропорту, – сказал Эрик Лэмптон, подойдя вместе с женой к нашему столику.
Видимо, он узнал меня по фотографиям в прессе.
Эрик Лэмптон оказался стройным мужчиной с длинными светлыми волосами. На нем были красные джинсы — «колокола» и футболка с надписью «Спасите китов». Кевин, само собой, сразу его узнал, как, собственно, и многие посетители бара. Со всех сторон раздавались приветственные возгласы – Лэмптоны едва успевали улыбаться и кивать знакомым. Рядом с Эриком шла Линда – тоже стройная и с зубами, как у Эммилу Харрис. В отличие от мужа у нее были длинные мягкие темные волосы. Застиранные шорты, клетчатая рубаха и бандана на шее. Оба носили ботинки: Эрик – на молнии, Линда – на шнуровке.
Мы погрузились в «рэббит» и вскоре уже ехали по улице, застроенной относительно современными домами с большими лужайками.
– Мы – «Рипидоново общество», – сказал Жирный.
Эрик Лэмптон ответил:
– А мы – «Братья Божии».
Кевин потрясенно уставился на Эрика. Мы, в свою очередь, на Кевина.
– Значит, название вам знакомо, – констатировал Эрик.
– Gottesfreunde , – сказал Кевин. – Четырнадцатый век!
– Верно, – кивнула Линда. – «Братья Божии» появились в Базеле. Потом распространились в Германию и Нидерланды. Вы должны знать о Мейстере Экхарте.
Кевин кивнул.
– Первый человек, кто предположил различие между Божеством и Богом. Величайший из христианских мистиков. Он учил, что человек может достичь единения с Божеством, говорил, что Бог существует в человеческой душе! – Мы еще никогда не видели Кевина таким возбужденным. – Душа сама способна узреть и познать Бога. Сегодня этому никто не учит! И… и… – Кевин начал заикаться – такого мы еще не видели. – Шанкара в Индии, в девятом веке, учил тому же самому. Это трансхристианский мистицизм, там говорится, что человек может познать Бога, потому что в самом человеке есть «несотворенная искорка», единосущная Богу. Брахма… вот почему Зебра…
– ВАЛИС, – сказал Эрик Лэмптон.
– Не важно кто, – продолжал Кевин, поворачиваясь ко мне. Он крайне возбудился. – Это объясняет откровения по поводу Будды, и Святой Софии, и Христа. Такие вещи не ограничены странами, культурами или религиями. Извини, Дэвид.
Дэвид дружелюбно кивнул, хотя было видно, что он потрясен. Ортодоксальностью здесь и не пахло.
Эрик сказал:
– Шанкара и Экхарт – одна и та же личность, живущая одновременно в двух местах и двух временах.
Жирный пробормотал себе под нос: