Валис
Шрифт:
– Я здесь, – сказал Жирный.
– Глория сегодня покончила с собой, – сообщил Боб.
У меня есть фотография Глории с Председателем Мао на руках. Она стоит на коленях и улыбается, ее глаза сияют. Председатель Мао норовит вырваться у нее из рук. Слева виден кусочек рождественской елки. На обороте аккуратным почерком миссис Кнудсон написано:
Я так и не узнал, написала это миссис Кнудсон до смерти Глории или после. Кнудсоны прислали мне фотографию через месяц – прислали фотографию Жирному Лошаднику через месяц после похорон Глории. Жирный письмом попросил их прислать ее фото. Сначала он попросил Боба, который довольно грубо поинтересовался,
Я не знаю. И мне наплевать. Может, Боб догадывался, что Глория и Жирный провели ночь вместе, и ревновал? Жирный часто говорил, что Боб Лэнгли шизофреник, и даже утверждал, что сам Боб сообщил ему об этом. У шизоида мыслительному процессу сопутствуют неадекватные эмоции, так называемое уплощение аффекта.
С другой стороны, Боб после заупокойной службы склонился и положил розу на гроб Глории. Как раз когда Жирный крался к своему «фольксвагену». Что более подходило к моменту? Жирный, рыдающий в одиночестве в припаркованной машине, или бывший муж, склоняющийся над гробом с розой в руке, безмолвный, спокойный, но хоть что-то делающий? Весь вклад Жирного в похороны свелся к букету, купленному впопыхах по дороге в Модесто. Он преподнес его миссис Кнудсон, которая отметила, что цветы очаровательны. Боб их выкинул.
После похорон, в модном ресторане, где официантка убрала их подальше от глаз, Жирный спросил у Боба, что делала Глория в Шинаноне, тогда как она собиралась забрать вещи и вернуться в округ Марин, чтобы жить с ним – как он полагал.
– Поехать в Шинанон ее уговорила Кармина, – ответил Боб. Кармина – это миссис Кнудсон. – Из-за проблем с наркотой.
Тимоти, один из незнакомых Жирному друзей Глории, заметил:
– Не шибко-то они ей помогли.
Вот что случилось, когда Глория вошла в Шинанон через парадный вход. С ней сразу начали играть в эти их игры. Кто-то из персонала специально прошел мимо Глории, когда та сидела в холле и ожидала приема, и громко отметил, как она уродлива. Следующий объявился, чтобы сообщить, что в ее волосах, похоже, ночевала крыса. Глория всегда была страшно мнительна по поводу своих кудрявых волос; она очень хотела, чтобы они были как и все остальные волосы в мире. Что мог бы сказать третий служащий Шинанона – вопрос спорный, так как к тому времени Глория уже поднялась на одиннадцатый этаж.
– Вот такие у них, значит, в Шинаноне методы? – поинтересовался Жирный.
Боб сказал:
– Специальная техника, чтобы сломить индивидуальность. Фашистская терапия, которая делает личность полностью открытой и ставит ее в зависимость от группы. А затем они начинают строить новую индивидуальность, не ориентированную на наркотики.
– Они что, не знали, что она склонна к суициду? – спросил Тимоти.
– Конечно, знали, – ответил Боб. – Глория звонила им. Они знали ее имя и почему она приехала.
– Ты не говорил с ними после ее смерти? – спросил Жирный.
Боб ответил:
– Я позвонил и попросил к телефону кого-нибудь из начальства, и сказал им, что они убили мою жену, а этот парень ответил, что неплохо бы мне приехать и поучить их, как обращаться с суицидальными типами. Он был ужасно огорчен. Мне даже стало его жалко.
Слушая эти слова, Жирный решил, что у Боба самого явно не в порядке с головой. Бобу было жалко Шинанон. Он совсем ошизел. Все ошизели, включая Кармину Кнудсон. Во всей Северной Калифорнии не осталось ни одного нормального человека. Пора было куда-то сматываться.
Жирный ел салат и прикидывал, куда слинять. Вон из страны. Полететь в Канаду, как те, кто бежит от призыва в армию? Жирный лично знал десятерых, кто предпочел свалить в Канаду, чтобы не воевать во Вьетнаме. Глядишь, и нашлось бы в Ванкувере с полдюжины знакомых.
Ванкувер тогда считали одним из прекраснейших городов мира. Как и Сан-Франциско, это крупный порт. Там можно было бы начать жизнь сначала и забыть о прошлом.
Вдруг в голову Жирному, пока он возился с салатом, пришла мысль: когда Боб позвонил, он сказал не: «Глория покончила с собой», а «Глория сегодня покончила с собой», как будто совершенно не сомневался, что раньше или позже она с собой покончит. Может, из-за этого допущения все и случилось? Время Глории было ограничено, как на экзамене по математике. Кто же на самом деле был безумен? Глория или Жирный (возможно, Жирный), или ее бывший муж, или вообще все в районе Залива? Безумны не в переносном, а в прямом смысле? Скажем, один из первых симптомов психоза, это когда человек начинает чувствовать себя психом. Еще одна китайская ловушка. Нельзя думать о ней, не становясь ее частью.
Размышляя о безумии, Жирный Лошадник шаг за шагом в него соскальзывал.
Хотелось бы мне ему помочь…
2
Хотя я ничем не смог помочь Жирному Лошаднику, ему удалось избежать смерти. Первая предпосылка к его спасению явилась в образе восемнадцатилетней школьницы, жившей неподалеку от Жирного на той же улице. Второй стал Господь Бог. Причем школьница справилась лучше.
Я не уверен, что Бог вообще что-то для него сделал; собственно говоря, Бог только усугубил его состояние. В этом мы с Жирным Лошадником никак не могли согласиться. Жирный был уверен, что Бог полностью излечил его. Но это невозможно. В древнекитайском «Каноне перемен» – «И Цзин» – есть строчка, гласящая: «Всегда болен, но никогда не умирает». Как раз о моем приятеле.
Стефани вошла в жизнь Жирного Лошадника как дилерша. После смерти Глории он так сильно подсел, что вынужден был покупать наркоту где только предоставлялась возможность. Правда, покупка наркотиков у старшеклассников – не слишком умное занятие. Тут уже речь идет не о собственно наркоте, а о законе и морали. Только начни покупать наркотики у детей, и ты сразу на заметке. Думаю, понятно почему. Но мне было известно – а властям нет – вот что: Жирного Лошадника на самом деле не слишком интересовали наркотики, которые предлагала на продажу Стефани. Она подторговывала гашем и травкой, а не амфетаминами. Она не одобряла стимуляторы. Стефани никогда не торговала тем, чего не одобряла. Она никогда не торговала психоделиками, как на нее ни давили. Порой Стефани могла предложить кокаин. Никто не понимал ее логику, и все же некая форма логики у нее имелась. В привычном смысле слова Стефани вообще не мыслила. Однако она принимала какие-то решения, и уж когда приняла, никто не мог сдвинуть ее с места. Жирному она нравилась.
В этом вся суть – Жирному нравилась Стефани, а не ее наркотики, но чтобы поддерживать с ней отношения, он вынужден был покупать их. А значит, ему пришлось перейти на гашиш. Для Стефани гашиш был началом и концом жизни. Во всяком случае, жизни, которую стоит жить.
Хоть Бог и явился Жирному не в лучшее его время, он по крайней мере не делал ничего противозаконного, как Стефани. Жирный не сомневался, что Стефани закончит тюрьмой; он полагал, что ее могут сцапать в любую минуту. А все друзья Жирного ожидали, что в любой момент арестуют его. Нас это тревожило, как и его медленное сползание в депрессию, психоз и изоляцию.
Жирный беспокоился о Стефани. Стефани беспокоили цены на гашиш. Хуже, ее беспокоили цены на кокаин. Мы часто представляли, как она подскакивает на постели среди ночи и восклицает: «Иней [5] поднялся до сотни баксов за грамм!» Цены на наркоту волновали ее, как обычных женщин – цена на кофе.
До шестидесятых Стефани просто не могла бы существовать. Наркота вызвала ее к жизни, извлекла из небытия. Стефани была коэффициентом наркоты, частью уравнения. И в то же время именно через нее Жирный в конце концов пришел к Богу. Не через наркотики; с наркотиками это не имеет ничего общего. Путь к Богу через наркоту – это ложь, которую пытаются толкнуть нам беспринципные мошенники. Стефани привела Жирного Лошадника к Богу при помощи маленького глиняного горшка, который она вылепила на своем ножном гончарном круге, том самом круге, что Жирный помог ей купить к восемнадцатилетию.
5
Иней (жарг.) – одно из названий кокаина.