Валька с торпедной «девятки»

Первенцев Аркадий Алексеевич

Валька с торпедной «девятки»

Бухта была окружена горами. В порту за волноломом набилось столько кораблей, что казалось, они со скрипом терлись друг о друга боками. Сейнеры и мелкие шхуны-одномачтовки вытаскивали на берег, прямо на набережную, под пальмы, и заливали варом. Здесь же были устроены верстаки, стояли котлы с кипящей смолой, по корабельному дереву со звоном ходили фуганки. В порт приходили эсминцы, побывавшие в морских сражениях, и тоже приводились в порядок, ремонтировались

подводные лодки, зашивались борта танкеров, проломленные торпедами. Порт чем-то напоминал эвакогоспиталь, где раненые корабли спешили поскорее подлечиться, чтобы снова пойти в сражение. Город был наполнен моряками, сходившими вечерами с кораблей. Белый город, ослепительно белый под лучами южного солнца, эвкалипты и магнолии на улицах и во дворах, грузины в легких костюмах, аджарцы, приехавшие с гор с корзинами овощей и разных фруктов. Иногда город дрожал от орудийной стрельбы, которая производила большое впечатление на базаре. Моряки шли по-прежнему спокойно, так как знали — после ремонта отстреливается какой-нибудь военный корабль, повернув бортовые орудия на море, где в синей дымке колыхались щиты.

Однажды в порт пришел на мелкий ремонт торпедный катер. В тот же день поездом из Тбилиси приехал грязный и оборванный мальчишка в шахтерской шляпе. Мальчишка, сойдя с поезда, немедленно направился в порт. Моряки торпедного катера только что закрепили швартовые и вышли на гранитные плиты стенки. Их всего было пять человек вместе с командиром, лейтенантом Балашовым, механиком и боцманом. Внимание лейтенанта привлекла шахтерская шляпа мальчишки.

— Из Крындычевки? — спросил лейтенант, называя свой родной Красный Луч по-старому, как привыкли называть его шахтеры.

— Нет. — Мальчишка отрицательно покачал головой.

— С Горловки?

— Нет.

— Может, ты никакого отношения к шахтерне не имеешь? Только шляпу надел?

— Нет...

— Что нет? — Балашев приблизился к нему, приподнял мальчишке голову. На него смотрели два черных быстрых глаза.

— Я с-под Артемовска, — сказал мальчишка, строго смотря на лейтенанта. — Мой батя работал в эмтээс. Шляпу проездом достал, в Кадиевке.

Лейтенант опустил руки и со вздохом сказал:

— Что-то никого с Крындычевки здесь не вижу. Или там всех повыбили...

— Моего батю убили, — сказал мальчишка уходившему лейтенанту.

— Убили? — Балашев обернулся. — Вот оно что. Дело плохо... А ты чего сюда?

— Так...

— Как так?

— Ехал, ехал и приехал сюда.

—- А-а...

Балашев набил трубку. Короткими и закопченными пальцами он долго вминал табак, потом понюхал трубку и зажег ее...

— Куришь небось, шкерт?

— Вы ко мне? — спросил мальчишка.

— А то к кому же? Тут больше ни одного шкерта нет.

— Я не знаю, что такое шкерт...

— Не знаешь? — Лейтенант улыбнулся. — Если не знаешь, ничего. Не знаешь, можно научиться, а вот если не знаешь и знать не хочешь — плохо. Шкерт — это конец, небольшой такой конец... веревки. Понятно?

— Теперь понятно, — ответил мальчишка.

— Как тебя звать, шкертик?

— Шкертик, — стараясь сдержать подрагивающие от смеха губы, ответил мальчишка.

— Шкертик? — удивился Балашев и внимательно уставился на мальчишку. — Ты мне нравишься, парень. У тебя есть смелость и юмор. Так все же, теперь по-серьезному, имя?

— Валька, — не спуская своих черных глаз с лейтенанта, ответил мальчишка.

— Отца жалко, Валька?

— Отца? — Мальчик нахмурился, но, прочитав по лицу лейтенанта подлинное участие, тихо сказал: — Жалко... у меня хороший был батя. Ударник эмтээс...

— Ударник эмтээс? — Лейтенант полуобнял мальчишку и пошел с ним по набережной...

Боцман Свиридов, рыжеватый и веселый парень, посмотрел вслед командиру и сказал с сожалением:

— Дались ему эти мальчишки. Своего потерял где-то. Теперь, как приходим в порт, так обязательно какого-нибудь подцепит. Может, с горя? Бывает.

Лейтенант недолго шел по набережной. Вскоре он повернул обратно со своим новым знакомым. У них, очевидно, произошел довольно дружеский разговор: мальчишка уже не смотрел на лейтенанта с самолюбивой настороженностью, как несколько минут назад.

— Опять познакомились, товарищ командир? — спросил боцман.

— Опять, Свиридов. — И обратился к мальчишке: — Будьте знакомы. Валька, боцман нашего океанского корабля старшина первой статьи Свиридов.

Валька протянул свою правую руку, стесняясь того, что рука его грязная, а у боцмана Свиридова чистая, загорелая, покрытая у кисти медными пятнами зажаренных на солнце веснушек.

— Отца потерял Валька, — сказал лейтенант, присаживаясь на тумбу, — в его возрасте и в такое собачье время. Вот ты когда отца потерял, Свиридов?

— Что вы, товарищ командир! Мой отец до последнего письма жив и здоров. Не терял я его. В Омске он, товарищ командир.

— А Валька из-под Артемовска, Свиридов. А там теперь враги. Был когда– нибудь в Артемовске?

— Никогда не был, товарищ командир. Не лучше же Одессы Артемовск?

— Не лучше, но Одесса — это Одесса, а Артемовск — Артемовск. Вот для Вальки он лучше Одессы. Лучше, Валька?

— Лучше, — не задумываясь, ответил Валька. — Мы до того, как отец в эмтээс ушел, всегда в Артемовске жили. Там памятник есть большой.

Подошли моряки с катера: механик Полевой, молодой парень из бывших трактористов, и краснофлотцы Сизов и Белошапка, портовые рабочие из Херсона, пришедшие на флот за четыре месяца до войны.

В порт медленно входил эсминец. Открыли боковые заграждения к стоянке крупных кораблей. Моряки стояли на верхней палубе, у орудий. С других кораблей их узнавали, махали бескозырками. Сигнальщики посылали ответные дружеские приветы, без устали размахивая флагами.

— Все рады ему, — сказал Валька. — Почему?

— Как почему? — спросил лейтенант, тоже помахивая рукой какому-то знакомцу, кричавшему ему с борта эсминца.

— С большого дела вернулся, — пояснил механик, — мог бы и не вернуться. Все ждали его, понятно?

— Понятно...

Так состоялось первое знакомство команды торпедного катера «093» с тринадцатилетним мальчишкой Валькой, которого волна эвакуации донесла на гребне своем до этого чудесного портового города. В то время ни команда катера во главе с лейтенантом Балашовым, ни сам Валька еще не знали, какой знаменательной будет эта встреча и как интересно иногда устраиваются судьбы людей.