Валютчики
Шрифт:
— Ни фига себе! Кто тебя?
— Давно пасли…, - разлепил я губы. — Все не верили.
— Где? — перевесился через перила Сергей. — В подъезде?
— Один впереди раком встал. Второй из-за двери подсобки молотком по темечку врезал.
Сергей спустился на площадку, поднял орудие нападения. Вышел на улицу. Затем заглянул в подсобку, чиркнув зажигалкой, просунул голову в проем.
— Чей-то велосипед. Туман. Курили, что ли! — он повернулся ко мне. — Милицию вызвал?
— Как вошел в квартиру, — буркнул я. — Но бригада может объявиться и к утру, работы много.
— Молоток оставляю на месте. Отпечатки не понадобятся. Составят протокол и смайнают.
Сзади соседа затопали сапогами. В подъезд вбежали несколько милиционеров и двое гражданских.
— Чем ударили? — Негромко спросил он.
— Молотком. На полу внизу.
— Должна подскочить скорая, — кивнул гражданский. — Вкратце, что произошло. Если голова кружится, проходи в квартиру, ложись на кровать.
— Здорово меня?
— Кожа рассечена. Задета ли кость, определят в БСМП.
Я потрогал пальцами кожаный отворот, он был в крови. Волосы склеились в косички. Но в голове прояснилось. Тошнота накатывала волнами, толкаясь в горло клубками. Напился газировки из холодильника, сел на кровать. Гражданский опустился на табурет напротив:
— Кто нас, когда и где? Коротко, по полочкам.
Я повторил. Заострил внимание на том, что в подсобке велосипед. У жильцов дома подобного транспорта не водилось. Подъехала скорая. Сделав укол врач заметил, что меня надо везти в БСМП. Пока бинтовали голову, помощники гражданского раскопали приткнутую под раму велосипеда хозяйственную сумку. Когда вывалили содержимое, на линолеум упал еще один молоток, наручники, бобина скотча, две маски из спортивных шапочек, бинт, плоскогубцы, бутылочка с жидкостью. Гражданский открыл пробку.
— Смесь дихлофоса с отравой. Говорили тебе, уходи с рынка.
В БСМП — 2 через полчаса отпустили. В кабине машины оба брата молчали. Не верилось, что моя башка смогла выдержать удар молотком. Тот отскочил от черепа как от стального рельса. Может, удар пришелся на костный мозоль. Я вспоминал икону.
Перед уходом братья высказали предположение:
— Они бы тебя вырубили, заклеили рот скотчем, затащили в квартиру. Приковали наручниками к батарее отопления, — перечислял Сергей — Выбили бы все, что можно. Потом разделали, и на велосипеде по частям вывезли бы за город.
— В сумке весь набор отморозков, — согласился Сэм. — Повыдергивали бы ногти с зубами — плоскогубцы с узкими губками. Или плеснули жидкости в пакет, и на голову. Молись, писатель, Богу, что отвел удар молотка. Сам бы не справился.
Районный уголовный розыск молчал долго. Когда поинтересовался, как идут дела, со смешком ответили:
— Дело сдано в архив. Бомжи перепутали с кем-то из своих. Это тебя надо привлекать, что драку устроил. Уходи с рынка, занимайся писаниной.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— А велосипед? Сумка с набором?
— Обычная дребедень. Велосипед бомжей.
— Бомжи… По снегу!
— Хоть какой транспорт. Короче, ищи среди своих. Не мальчик, за полтинник уже.
— Нарочно не уйду.
— Твои проблемы…
Я все чаще возвращался мыслями к проданной иконе. Когда висела в углу, посетило несколько видений. Странность заключалась в том, что накатывали и когда пил, и когда бросил. Реальные эпизоды из незнакомой жизни, обволакивающие как кокон яркими миражами. Одно из видений подпадало под случай. Тогда я еще выходил из алкогольной зависимости.
— Достал, говоришь? — добродушно загудел православный Господь. — Ступай домой, я пришлю охрану из ратных людей. Из стрельцов.
Я вернулся в комнату, лег на кровать. Через малое время возле входных дверей, даже в комнате, возникли одетые в длинные красные кафтаны с рядами золотых веревочек между пуговицами, в островерхих, подбитых мехом, шапках, удалые стрельцы, каковых видел в фильмах про Ивана Грозного. Отклонив блестящие секиры на длинных деревянных ручках, они приняли сторожевые позы. Я повернулся на бок, утомленный, попытался заснуть. Очнулся быстро. Возле снова лежал тот самый юноша с теми же притязаниями. Собравшись в кружок, стрельцы — охранники за окном соображали на троих. Защитнички, возмутился я. Сбросив вербовщика на пол,
— Ах они… такие — рассякие, — как понарошку рассердился Господь. — Вот я им задам. Ступай, сын мой, сейчас они возьмутся за обязанности.
Я примостился поверх постели. Сна уже не было. Поддатые стрельцы, для вида поторчав на постах, покинули их, и продолжили глушить водку. Вместо пацана раскованной походкой ко мне приближалась красивая женщина, издали стараясь произвести впечатление. Я сообразил, у юнца не получилось, кто-то из руководителей решил провести передислокацию. Женщина или зрелая девушка лет до тридцати, не успела подойти к кровати, как я сорвался на такую площадную брань, что она остановилась, с удивлением воззрилась на меня. Вид ее говорил, она знает, что я на подобное никогда не был способен, всю жизнь вел себя с женским полом учтиво и любезно. Я снова разразился неуправляемым речитативом, состоящим из одной нецензурной брани, обозвал особу последними словами, вдобавок сильно пнул ногой. Подобного снести она не могла, отступив от постели. Я бросился к выходу, подняв голову кверху, сжал кулаки, всем видом показывая, что рано мне на небо, не желаю плясать под чужую дудку. Православный Господь все так-же восседал на небесном престоле. Кажется, он ничего не сказал. За его спиной неторопливо занялся более нежный, мягкий божественный свет. Проявился Бог с узким лицом, с длинной белой бородой, темными щеками. Он выглядел собраннее, мудрее первого. Лик был бесстрастным. Величественно возвышался он над православным как бы в глубине неба. Наверное, он не произнес ни слова. Я наполнился благоговением, мысленно осознал, что на земле необходимо за что-то зацепиться. Появившаяся сбоку старшая дочь чуть шевельнулась, осталась на месте, показалось, даже немного отстранилась. Сын Сергей сделал несколько шагов, остановился тоже. С другой стороны площади заспешила Людмила с Данилкой на руках. Он был крошечным, годик, наверное. Соскочив на землю, сын уверенно устремился ко мне на руки. Вот кому я оказался необходим. Еще внучкам. Литературе. Душа заняла законное место, я почувствовал себя на земле тепло и уютно. Прижав сына, посмотрел на небо. Оба Бога медленно растворялись. Я понял, что для каждой нации, народа, этноса имеется Бог свой. Но есть общий Господь, объединяющий Богов и людей с планеты Земля под могучими крылами.
Еще подумал, что православный наш Бог такой же, как все русские — широкий, добродушный, благостный. Не собранный, что ли. Может быть, не брезгующий пропустить стаканчик, как большинство из нас. Но в меру. Ему я не изменял, хотя ругался с ним капитально. Был случай, когда возник буддийский монах. Он сидел маленький, на полу, в позе лотоса. Спросил без слов, мол, я с ними? Ведь я читал эзотерическую литературу, учился на экстрасенса, узнал про реинкарнацию, посещали и видения потусторонней жизни. Появление монаха было таким неожиданным, что тогда я машинально ответил утвердительно. Но тут-же поправился, сказал: я православный. Не стоит подлавливать подобными приемами. Веру свою человек должен найти, понять и принять сам. Да, наша вера громоздкая. Но лично я человек крещеный.
Вот такое видение посетило меня однажды, заставив сделать вывод: какие мы, таков и наш Бог..
На нашем ментовском углу, когда рассказал о нападении, посмеялись тоже. Папен солидарно похмыкивал.
— Новую книгу пишешь? — пытался издеваться Сникерс. — Молотком въехали, живой остался. Бабушке навешай, которая кульками торгует.
— Повязка на голове, — подначивал Хроник. — Кровь проступила.
— Я повязок сто штук нацеплю, — не унимался Сникерс. — Гребет мешками, и жалуется, что нападают. Зазря разбойничать не станут.