Вальзер и Томцак
Шрифт:
Писательское чтение — это работа над будущими текстами. Он превратился в читателя: читает, чтобы убить время, затмить сознание, избавиться от самого себя.
Он ни с кем не вступает в контакт, никогда не разговаривает ни с другими пациентами, ни с персоналом клиники. С окружающими он ведет себя подчеркнуто вежливо, но, если кто-то приближается к нему слишком близко, вежливость пропадает, он начинает нервничать и кричать: «Прочь! Отойдите!»
Ему много раз предлагают отдельную комнату — он отказывается. Все эти годы он спит в большом зале под присмотром ночного дежурного. В 20 часов там отключают
С утра «спокойный пациент» снова возвращается к своей работе.
И так двадцать три года без каких-либо изменений.
Теперь он стал как все — это то, что весь мир от него всю жизнь добивался. Его жизнь была нарушением привычного порядка вещей — теперь он стал частью этого порядка, растворился в нем. Началось нормальное существование — он окружен заботой, бытом, постоянными занятиями. Заведенная рутина не-жизни.
В стареющее тело переселился Томцак.
Писатель все про себя знает; знает, что с ним случится в будущем. Вальзер всегда этого боялся. В романе «Якоб фон Гунтен» он когда-то написал: «Тогда я склоню голову. Руки и ноги странно обмякнут. Дух, гордость, характер — все сломается, станет увядать, и я буду мертв, но не совсем мертв, а так только, в некотором роде, и в таком состоянии я просуществую, умирая, еще, быть может, лет шестьдесят».
В 1936 году снова встает финансовая проблема. Содержание в лечебнице стоит дорого, и Вальзера собираются перевести в приют для престарелых.
Опять возникает вопрос о том, чтобы Лизе Вальзер взять брата из лечебницы. Она пишет главному врачу клиники Генриху Хинриксену: «Взять Роберта ко мне в Бельлей я никак не могу. Я так устаю от работы с учениками, что не смогу выдержать постоянное напряжение в часы и после работы».
Лизе за шестьдесят, и она боится, что ей не хватит ни физических, ни психических сил жить вместе с человеком, который ее всю жизнь «тиранил». Она выходит на пенсию, она устала и хочет покоя.
Братья платить за Роберта по-прежнему не собираются, считают его совершенно здоровым.
Тогда в Херизау появляется Карл Зеелиг.
Неудавшийся поэт, неудавшийся писатель, неудавшийся издатель, плодовитый журналист. Автор биографии Альберта Эйнштейна, переводчик с итальянского биографии Модеста Мусоргского. Всю жизнь он собирает автографы знаменитостей. Зеелиг обратится за автографом даже к Борису Пастернаку, когда тот станет лауреатом Нобелевской премии. Собранная Зеелигом коллекция хранится в фондах Центральной городской библиотеки Цюриха.
Карл Зеелиг, единственный сын и наследник богатого фабриканта, меценат многих швейцарских авторов, помогает немецким писателям, эмигрировавшим из нацистской Германии. Он приходит на помощь семье Вальзер и оплачивает пребывание в лечебнице пациента № 3561.
Нужно отдать ему должное — он один из немногих в то время, кто понимает, о писателе какого уровня идет речь.
Зеелиг начинает регулярно приезжать в Херизау два раза в год по воскресеньям и ходить с тем, кого он считает великим писателем, на прогулки по окрестностям.
От Лизы Вальзер он получает хранившийся у нее архив брата. В коробках из-под обуви. В основном это неразобранные микрограммы. Для нее они являются явным доказательством его сумасшествия.
Карл Зеелиг не может расшифровать каракули. Что это? Тайнопись? Или действительно свидетельство о помрачнении ума их автора? Он постарается, чтобы эти бумаги никому не попались на глаза.
Зеелиг заботится о переиздании книг Вальзера и хочет напечатать сборник с рассказами, вышедшими в разных газетах.
К публикациям текстов Вальзера пациент клиники Херизау не проявляет никакого интереса. Зачем? Какое он имеет к этому отношение?
Зеелиг просит помочь выбрать куски прозы для сборника, но получает отказ: печатайте, что хотите.
Книга «Большой маленький мир» («Grosse kleine Welt», 1937) выходит с подборкой, сделанной Карлом Зеелигом. В рецензии на публикацию Стефан Цвейг пишет в 1937 году: «Миниатюрист par exellance, тонко чувствующий, трезво мыслящий и в то же время обладающий чувством юмора, он создает в своей абсолютно непретенциозной и бесхитростной манере безупречно исполненные прозаические жемчужины, каждая из которых имеет стихотворную завершенность и чистоту. Будучи уникальным явлением, он не вписывается ни в какую группу, никакую категорию, никакое сообщество — чудак самой чуткой и самой странной натуры, и эта особенность находит свое незабываемое выражение в каждой строчке, каждом предложении, которое он пишет».
В другой рецензии критик Хайнц Политцерс сравнивает Вальзера с Паулем Клее: «При чтении этой книги возникают ассоциации со швейцарцем Паулем Клее, который создает странные и незабываемые фигуры, являющиеся по глубинной сути своей автопортретами».
Зеелиг привозит рецензии в Херизау, но его подопечный не проявляет к ним никакого интереса.
Братья и сестры Вальзер, разбросанные по миру, собираются к концу жизни снова в Швейцарии.
Сестра Фанни, уехавшая с мужем в 1926 году в Латвию, где он был управителем имения, чудом вырывается из советской зоны оккупации в 1940 году. Спасает швейцарский паспорт.
В 1944 году на просьбу умирающей от рака сестры Лизы приехать к ней в Берн пациент Херизау не отзовется. Может быть, Лиза хотела попросить у него прощения? В одном из писем Карлу Зеелигу она написала: «Его тяжелая судьба грузом лежит на мне».
Узнав о смерти сестры, он отреагирует нейтральным «so-so!» Так-так!
Такая же реакция будет на смерть брата Карла. «So-so!»
Карл Зеелиг выражает желание стать опекуном больного. И Лиза, и Роберт против. Из письма директора клиники Херизау брату Оскару Вальзеру в мае 1944 года: «Ваш брат выразил во время сегодняшнего визита пожелание не иметь никакого другого опекуна, особенно он против опекунства господина Зеелига».
После смерти Лизы Карл Зеелиг оформляет необходимые бумаги и становится опекуном втайне от своего подопечного.
Карл Зеелиг намеревается писать биографию Вальзера, собирает для нее материалы. Записывает после прогулок содержание бесед.
«Прогулки с Робертом Вальзером» выйдут сразу после смерти пациента лечебницы Херизау. Книга будто будет давно готова и ждать своего часа. Аутентичность записей слов Вальзера автором невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.
Вальзер, очевидно, кажется Карлу Зеелигу — и с полным правом — билетом в вечность, и Зеелиг не собирается этим билетом ни с кем делиться.