Вам решать, комиссар!
Шрифт:
Тот же редактор Вернер рассказал о Бургхаузене, совладельце и издателе «Мюнхенских вечерних вестей»:
— Бургхаузен напоминает сельского аристократа своими старомодными, но привлекательными светскими манерами. Но это была только иллюзия. На самом деле он был холоден и расчетлив, а если речь шла о деньгах и положении в обществе — беспощаден.
Если он считал, что кто-то в фирме работает не с полной отдачей, тут же выбрасывал человека на улицу. На его совести есть даже
Еще со времен войны у него весьма прочные связи с Федеральным ведомством по охране конституции, с американским ЦРУ и с некоторыми людьми из французских ультраправых офицерских организаций. Один из них, некий мсье Лапин, регулярно наведывается к Бургхаузену. И выполняет для него всю грязную работу.
— Господи, что с тобой? — взволнованно воскликнула Сабина, разглядев в прихожей мать. — Что случилось?
— Небольшая авария, — успокоил ее доктор Вильд. — Пару дней, и твоя мамочка будет как новенькая!
Сабина, полная нежного детского сочувствия, провела мать в квартиру, сверкавшую чистотой и порядком. Потом обернулась к Кребсу, который вошел следом.
— А почему здесь вы?
— Чтобы проводить твою маму, — вежливо ответил комиссар. — И чтобы познакомиться с тобой.
— Вы у нас останетесь? — спросила Сабина.
— Нет, — вмешался врач, хотя это его не касалось. — Твоей маме теперь нужно отдохнуть, как следует выспаться. И ей нужен полный покой.
— Я позабочусь, — уверенно сказала Сабина и вдруг спросила Кребса: — А если вы уйдете, то когда придете снова?
— Очень скоро, — пообещал комиссар. Детская серьезность личика тронула Кребса.
— От таких развлечений устаешь больше, чем от работы, — заметил Петер Вардайнер, лениво потягиваясь.
— Ты устал? Чувствуешь упадок сил? — моментально отреагировала Сузанна.
— Вовсе нет, — поторопился уверить ее Вардайнер. — Я отлично себя чувствую, как всегда, когда готовлю крупное дело. Не могу дождаться…
Сузанна внимательно пригляделась к нему. Они сидели в гостиной своей виллы в Грюнвальде, собираясь выпить по последнему бокалу шампанского, прежде чем пойти спать — каждый к себе.
— Значит, ты не передумал? Петер Вардайнер ответил с улыбкой:
— Ты, как всегда, зря беспокоишься. Тебе надо бы слегка встряхнуться. Хотя бы и с Сашей Бендером. Сегодня на балу вы отлично смотрелись. Почему бы тебе не пригласить его к нам, с виду он отличный парень!
— Может, и позову, если ты будешь продолжать в том же духе, — сказала Сузанна, став вдруг ужасно серьезной. — Может быть, мне ничего и не останется, чтобы как следует встряхнуть тебя и убедить взяться за ум. Или отправиться к нему — он приглашал.
— Прошу тебя, Сузи, не драматизируй. Попытайся меня понять. Ведь речь идет о благородном и справедливом деле. Отступить теперь — трусливо и нечестно. Я этого не хочу. И не могу.
— Посмотри на себя в зеркало, ложась спать, — посоветовала она. — Глаза горят как у больного, вокруг темные круги,
Вместо редакции тебе нужно завтра к врачу.
— Пожалуйста, успокойтесь, говорите не торопясь и расскажите все по порядку, — просил инспектор Михельсдорф Зигелинду Зоммер, единственную свидетельницу нападения на Хелен Фоглер. — Не отвлекайтесь от сути, и опишите только то, что сами видели и слышали.
Зигелинда Зоммер почувствовала себя невероятно важной персоной, раз Михельсдорф желает получить от нее показания и даже «просит о сотрудничестве». И потому еще, что с ней полиция встречается уже повторно. Вначале — на месте происшествия, а теперь даже прислали к ней домой! Прежде всего она сварила себе и Михельсдорфу вполне приличный кофе и только потом начала рассказывать.
Инспектор спросил:
— Как бы вы объяснили эту историю самой себе? Могло это быть что-то вроде иллюстрации к старой пословице «Милые бранятся — только тешатся»? Нет? Или это был несчастный случай: например, она споткнулась, он упал на нее? Или просто стечение обстоятельств? Может, он хотел ее предупредить, задержать и при этом неумышленно ее ранил?
— Как вам это в голову пришло?! — воскликнула фрау Зоммер. — Это точно было нападение. Тот бандит выскочил за ней из машины и набросился, и давай молотить, и давай душить…
— Значит, сознательное применение грубого насилия? — ободряюще подсказал криминалист.
— Разумеется! Не будь там меня, этот ублюдок ее прикончил бы. Это уж точно.
— Попытайтесь мне его описать. Я знаю, что вы уже пробовали, но придется повторить еще раз. Потому что можете вдруг вспомнить какую-нибудь мелочь, которая нам поможет. Ну как?
— Ну ладно, он был не выше меня, где-то метр шестьдесят пять. И довольно стройный, можно даже сказать тощий.
И лицо бледное, но это могло быть от освещения на улице. Оно там ни к черту. Он что-то выкрикнул, но я не разобрала. Потом как зарычит и давай молотить ту бедняжку! А я егр — зонтиком, зонтиком!
— Да, вы отважная женщина, — признал Михельсдорф, допивая кофе. — Завтра утром мы вас отведем в полицай-президиум и покажем фотографии. Возможно, вы его опознаете.
Из показаний шофера Пауля Шмитке о его коллеге Хансе Хесслере, шофере Анатоля Шмельца:
— Мы, шофера, знакомимся, когда подолгу торчим без дела — ждем своих хозяев. Возим-то «шишек», как у нас говорится. На всякие заседания и собрания, ну и встречи всякие, но и пивка попить и еще кое-чем заняться — тоже. Они не могут пропустить презентации — а мы их ждем часами, днем и ночью, пока напрезентуются.
Чтобы убить время, слушаем радио, иной раз перекинемся в картишки, в «очко» в основном. Так вот Хесслер, что возит доктора Шмельца, с нами никогда не играет. И не треплется, и не пьет, и не играет в карты. Помешался на книжонках по эксплуатации всех мыслимых марок автомобилей. Вечно их читает и перечитывает, да еще иногда технические журналы.