Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых
Шрифт:
«Как ты смеешь, – прошептала она. – Как ты смеешь решать за нас обоих! Если б ты знал, как я презираю тебя! Это презрение точит мою душу, точно ржавчина – железо! – Ее маленькая фигурка дрожала, она поднесла к груди сжатые кулачки. – Не смей отворачиваться, смотри мне в глаза! Меня уже тошнит от этого, тошнит от твоих бесконечных страданий. Ты ничего не понимаешь. Ты не можешь смириться с тем, что ты – зло, а мне приходится мучиться из-за этого. Я больше так не могу. С меня довольно! – Ее пальцы снова впились в мое запястье. Я сжался от боли, отступил назад, спотыкаясь под ее ненавидящим взглядом. В ней закипал ужасный гнев, будто свирепый
«Ты сделаешь ее бессмертной ради меня! – Она наклонила голову, спрятала лицо под завесой волос. – Ты подаришь мне ее или завершишь начатое тобою однажды ночью в гостинице в Новом Орлеане. У меня нет сил жить дальше с этой ненавистью в душе, с этим ядом. Я больше не могу, я не выдержу!»
Часто и прерывисто дыша, она откинула волосы со лба и зажала ладонями уши, чтобы не слышать собственных слов. Жгучие красные слезы катились по ее щекам.
Я упал на колени, протянул к ней руки, но не посмел коснуться ее или хотя бы произнести ее имя; я боялся, что невыносимая боль вырвется из моей груди чудовищным бессмысленным криком. Клодия тряхнула головой, вытерла слезы и крепко стиснула зубы.
«Я по-прежнему люблю тебя, и это мучает меня больше всего. Лестата я не любила никогда. Но ты – другое дело! Я одинаково сильно люблю и ненавижу тебя. Эти два чувства неразделимы в моей душе! Боже, как я ненавижу тебя!» Глаза Клодии, затянутые кровавой пеленой, вспыхнули и вновь погасли.
«Да», – прошептал я и склонил голову.
Но она не слушала меня и бросилась к Мадлен, и та обняла ее так крепко, так отчаянно, словно хотела защитить девочку от меня. Как горько, как глупо – ведь Клодия искала защиты от себя самой.
«Не плачь, не плачь», – шептала Мадлен, гладила ее лицо и волосы так ожесточенно, что смертному ребенку наверняка было бы больно. Клодия прижалась к ее груди и затихла. Она закрыла глаза, ее лицо смягчилось, точно ярость, обуревавшая ее, вдруг иссякла. Измученная рыданиями, она обняла Мадлен за шею и уткнулась лбом в мягкую тафту.
Я смотрел на них: нежная женщина плакала так безутешно; ее теплые руки обнимали это существо, это бледное, неистовое, нечеловеческое дитя, понять которое она не могла – и все равно любила. И я сейчас сопереживал этой сумасшедшей, она так безрассудно играла с огнем, возилась с навеки проклятым созданием. Я мог бы вырвать маленького демона из ее рук, прижать Клодию к себе, разубедить ее, развенчать ее обвинения, но я сопереживал этой женщине, я горевал о ней как о себе самом, давным-давно умершем.
И я не двинулся с места, не встал с колен и думал только об одном – что любовь и ненависть неразделимы; как за соломинку, я хватался за эти слова.
Клодия давно уже перестала плакать, но Мадлен этого не замечала; она ласково гладила Клодию по голове, ее
«Нет», – мотнула головой Мадлен и вдруг зажмурилась, вздрогнула всем телом, как от ужасной муки. Но Клодия взяла ее за руки, помогла встать, и та подчинилась, глаза на бледном лице смотрели испуганно и покорно.
В гостиной у двери они остановились, Мадлен поднесла руку к горлу, беспомощно озираясь, как та девушка из спектакля. Вдруг Клодия скрылась в дальнем углу, взяла что-то и вышла из тени на свет. В руках у нее была большая кукла – девочка с волосами цвета воронова крыла, большими зелеными глазами и милым личиком. Клодия протянула куклу Мадлен, фарфоровые ножки звякнули. Мадлен посмотрела на куклу, и вдруг глаза ее ожесточились, она усмехнулась, обнажив белоснежные зубы, погладила куклу по голове и рассмеялась тихим грудным смехом.
«Приляг», – сказала Клодия; в дверной проем я увидел, что они обе опустились на кушетку. Мадлен подобрала платье, Клодия устроилась рядом и обняла ее за шею. Кукла упала на пол, Мадлен подняла ее, закрыла глаза, откинула голову на подушку, волосы Клодии касались ее лица.
Я снова прислонился к кровати. Я слышал шепот Клодии: она уговаривала Мадлен успокоиться, потерпеть. Потом я услышал шаги, они приближались; дверь, скрипнув, затворилась и отгородила Мадлен от нас и от нашей ненависти, от глубокой пропасти, что пролегла между нами.
Я поднял голову: Клодия стояла передо мной и смотрела без горечи и без злобы; ее лицо было неподвижно, как у той куклы.
«Все это правда! – сказал я. – Я заслужил твою ненависть. Заслужил ее уже в ту самую минуту, когда Лестат вложил твое слабое тело в мои руки».
Казалось, она не слышит меня, ее глаза струили мягкий, приглушенный свет. Ее красота обжигала мою душу, я страдал невыносимо.
Вдруг она удивленно сказала: «Ведь ты мог тогда просто убить меня. Да, убить. – Она окинула меня невозмутимым взглядом. – Может, ты хочешь сделать это сейчас?»
«Сейчас! – Я обнял ее, притянул к себе. Ее смягчившийся голос пробудил во мне нежность. – Что ты говоришь? Ты сошла с ума?»
«Но я хочу этого, – сказала она. – Припади губами к моей шее, как тогда, и пей кровь каплю за каплей, покуда у тебя хватит сил. Подтолкни мое сердце к краю обрыва. Я маленькая, тебе не составит труда забрать мою жизнь. Я не стану сопротивляться. Я ведь такая хрупкая, ты можешь сломать меня одним пальцем, как цветок».
«Неужели ты правда этого хочешь? – спросил я. – Почему же ты не захватила нож для меня?»
«Ты бы решился умереть вместе со мной? – Клодия насмешливо улыбнулась. – Да или нет? – настойчиво повторила она. – Разве ты так и не понял, что со мной происходит? Он медленно убивает меня, этот твой вампир-учитель; он превратил тебя в своего раба, потому что не хочет делить со мной твою любовь, он хочет забрать тебя всего. Я вижу его тень в твоих глазах. Ты мучишься, потому что не можешь скрыть свою любовь к нему. Подними голову, я заставлю тебя смотреть на меня, заставлю слушать».
«Довольно. Я тебя не оставлю. Мы уже говорили об этом… Но даже ради тебя я не могу превратить ее в вампира».