Вампирские сказки
Шрифт:
А пока что Тимур осваивался с жизнью в сельской местности: поздно вставал и рано ложился, привыкал обходиться без телевизора, взамен перечитывая захваченные из дому книги – благо, электричество сюда почему-то протянули, с мстительной радостью наблюдал, как потихоньку гибнет и вырождается без присмотра дядин огород (деревенскую работу Тимур ненавидел, разве что картошку посадил, без неё здесь уж никак было не выжить) да раз в неделю брёл в заплёванный магазинчик на станцию – к счастью, от прежней жизни оставались кое-какие накопления, ну, и к «домику в деревне» прилагалась определённая сумма.
Далеко же увёл мысли розовый голыш. Кстати, странная галька упорно не желала остывать. Совершенно необходимо было тщательно осмотреть её при настоящем свете – не зря
Осмотр под лампой ничего нового не дал, разве что по оси самого глубоко выступа обнаружился тонкий чёрный штрих – крохотная червоточина в безупречной розовости, будто завязь в зерне. Задумавшись о том, куда бы деть находку, Тимур скользнул взглядом по неуютной обстановке комнаты и наткнулся взглядом на кадку с чернозёмом, пристроенную в углу ради идиотской идеи вырастить в условиях хутора финиковую пальму и не выдворенную своевременно по причине лени. Гм, завязь, кадка… Кажется, Фрейд утверждал, что случайных ассоциаций не бывает. В памяти всплыли обрывки читанного некогда рассказа, герой которого – такой же неудачник – нашёл (в поле? в лесу?) артефакт, в припадке энтузиазма посадил его и, кажется, вырастил нечто оригинальное. Конца новеллы Тимур не помнил, но почему бы не повторить эксперимент, тем более, что дольше тетешкаться с непонятной каменюкой глупо, выбросить жалко, а подходящего места для хранения не придумывается?
Он с изяществом городского жителя – то есть медленно, пыхтя, ругаясь и обломав кончик ногтя – вручную (действительно, не лопату же для такой ерунды тащить) вырыл подходящую на глаз ямку, запихнул на дно объект и облегчённо заровнял почву. «Поливать буду не чаще раза в день», - твёрдо решил он, надеясь, что минимум две недели не будет вспоминать о находке – если, конечно, странное желание посадить её не было пустой блажью, каковой теперь представлялось. Ну да ладно. Тимур решил дать штуковине месяц срока. Не появится росток – выроет и поищет другое применение. Ежели тот не сгниёт, вестимо.
Разумеется, обстоятельства помешали Тимуру выполнить обязательство ежедневного полива, но раз в два-три дня саженцу всё-таки доставалось почти полное ведро воды, так что в среднем количество жидкости было нормальным. Не удивительно, что спустя полторы недели сквозь жидкую грязь протолкнулся первый нежно-розовый лазутчик, а к вечеру в кадке трогательно растопырил две тщедушные лапки травянистого вида росток. Впрочем, ствол довольно быстро заматерел, налился силой, одеревенел, выбросил пяток новых веток, и вскоре в кадушке красовалось юное деревце, во всём – вплоть до тонов и полутонов – совпадавшее окраской с некогда найденным камушком. На третий день зоркий Тимур заметил его. Отставив ведёрко с очередной порцией воды, он осмотрел результат своих трудов и пришёл к выводу, что как агроном он определённо недооценён обществом, после чего, залив малыша чуть ли не до макушки принесённой жидкостью – не тащить же остаток во двор – он завалился в кресло с приобретённым на станции сборником кроссвордов. Тимур ненавидел разгадывать кроссворды и прочие шарады, поэтому газеты должно было хватить надолго. На зиму он планировал прикупить штук двадцать. Ночью ему снился росток, Тимур – дичь какая! – гладил его, подсыпал всякие мудрёные подкормки и вырастил здоровенную розовую дуру, усыпанную плодами фаллической и вагинальной формы, попробовать которые не успел ввиду скоропалительного пробуждения. Как ни странно, сон запомнился отчётливо, а на следующую ночь Тимуру довелось-таки попробовать продукцию потустороннего растениеводства. Вкус оказался неописуемым, и вот его-то удержать на языке утром не удалось. Третьей серии того же сна оказалось достаточно, чтобы, пряча от самого себя глаза и ругаясь разными нехорошими словами, вроде «энтузиаст» и «романтик хренов», Тимур сразу после завтрака отправился в магазинчик – удивив продавщицу непомерно, так как накануне там был – и, после консультаций с той же работницей грязного прилавка и случайно приключившимся в помещении дедком огородной наружности, прикупил
Растение благосклонно приняло подношения, внедряемые в почву в относительно квалифицированной и цивилизованной форме, и в кратчайший срок вымахало метра под два, напоминая уже скорее не птенца, а, пожалуй, страуса. Обрастать плодами оно, в нарушение обещаний Морфея, упрямо не желало, однако и без того представляло собой заметный в комнате объект, уверенно претендуя на роль ответственного квартиросъёмщика, тем более, что хозяин уж точно был безответственным. Как-то вечерком, посасывая рюмочку доставшейся по наследству наливки, Тимур пожаловался деревцу на жизнь, и это показалось до того естественным, что вместе с графином он перебрался поближе к кадке, устроился под особенно крупным и сочувственно склонившимся листом и, распустив, ввиду отсутствия прочих свидетелей, нюни, изложил розовой пальме (конечно, это была пальма! или кто-то смеет сомневаться?! и на ней вырастут финики! ну, возможно, они будут розоватые…) все свои проблемы. Получив полнейшую моральную поддержку, Тимур обнял собеседника за талию, каковую определил у основания нижней ветви, и заснул, положив голову на ствол. С того раза это вошло у него в привычку – во время сравнительно нечастых, раза три в декаду, пьянок. По крайней мере, он отныне пил не в одиночестве.
А деревце между тем росло и вскоре упёрлось в отнюдь не низенький – трёхметровый – потолок. Тимур уже задумался о неприятной перспективе разбирать эти, как их, перекрытия, а там, пожалуй, и крышу, когда эти проблемы однажды перестали его тяготить.
Очнувшись поутру после очередной попойки, он обнаружил, что не может пошевелиться. Казалось, руки погрузились в толщу ствола и вроде бы даже слились с ним. Более того, перед глазами стоял розовый туман, сквозь который ничего не удавалось разглядеть. Всякое движение вызывало ровный приятный гул в глубине мозга, и Тимура начинало почти неодолимо тянуть в сон. Чудовищным усилием он разомкнул веки и обозрел комнату с высоты метров примерно двух с половиной. Усыпляющее гудение в голове не исчезло, но сместилось на окраины сознания, и Тимур отчаянно задёргался, стремясь вырваться на волю. Руки уже ощущались отдельно от ствола, правую он практически высвободил, упёрся ногами, ещё один рывок, ещё, голова, плечи, торс, живот и… И он заснул, что было прекрасно, потому что он не почувствовал, как одним лёгким глотком пальма ликвидировала результаты его усилий. Он не увидел, как могучие корни разрушили кадку и, несколько часов и периодов лёгкой паники спустя, жадно впились в землю. Он не узнал, как без какой-либо его помощи ветви легко справились и с перекрытиями, и с крышей. Когда понадобится – дерево разберётся и с самим домом.
Ему вообще мало удаётся узнать. Он спит, теперь уже без сновидений, но и без проблем, в уюте и безопасности. Просыпается он всё реже, вскоре это будет происходить примерно раз в десятилетие. И тогда он осознаёт произошедшее, борется, рвётся на волю из розовых глубин, а его лицо и без того всегда пребывает на поверхности, и глаза удаётся открыть достаточно легко... Что ему нужно там, во внешнем мире, где его никто не ждёт, да, откровенно говоря, и не ждал никогда? Всё ранее случившееся с ним было мороком, самообманом, не более, чем поводом пасть в конце пути в древесные объятия. Может быть, он просто жаждет узнать новости? А зачем? Деревьям это ни к чему. Между тем он почти освобождается, ещё два-три рывка – и он снаружи… Конвульсии становятся реже, совсем стихают, и крепкий здоровый сон накрывает его. По-видимому, дерево считает – если оно способно на логические умозаключения, что далеко не факт, да и неважно – что периодические физические упражнения полезны человеческому организму. Даже в сложившихся условиях.
Дерево не демонстрирует окружающей среде всех своих возможностей, так как та достаточно дружелюбна. Оно и само дремлет, и в его глубинах, в покое, уюте и безопасности спит бывший Тимур. Он не видит снов. Он просыпается раз в десять лет. Он практически бессмертен, но, к счастью, не знает этого.