Вампирский Узел
Шрифт:
— Давай, Дэйв, держись, — шептал он.
Они добрались до опушки леса. Впереди, сквозь просветы между деревьями, уже виднелись рельсы и супермаркет с париками в витрине. Еще несколько шагов — и резкий визг тормозов. Фургончик матери остановился на той стороне железнодорожных путей, буквально у самых рельсов.
Мама и Пи-Джей уже бежали к ним навстречу. Они подхватили Дэвида, и все втроем они усадили его на заднее сиденье. Терри сел рядом с братом, Пи-Джей — впереди. Через пару секунд они мчались по главной улице. Мама притормозила у поворота у знака «Стоп» и свернула к дому…
— Что случилось? Что случилось? — повторяла
— Его укусили, мама. Там волки. — Он изо всех сил старался не разреветься. Папа всегда говорил, что мужчине плакать стыдно. Когда они свернули на темную улицу, где был их дом, он заметил, что с Дэвидом что-то не так. — Мама, мама… по-моему, это очень серьезно… по-моему, Дэвид умер, мама. — Странно, он не почувствовав ничего. Лишь обжигающий холод внутри.
— Твою мать, — тихо выругался Пи-Джей. — Мать твою за ногу.
Это было ужасно. И что самое страшное, мама даже не сделала Пи-Джею замечание, что ругаться нехорошо. Вот это было страшнее всего.
Терри выронил безжизненную руку Дэвида. Она свесилась с края сиденья. Маленькие лужицы крови собрались в тех местах, где они с братом однажды разрезали виниловую обивку своими швейцарскими перочинными ножами.
Мама как будто была не здесь. Она вообще ничего не замечала. Вообще ничего. Она только твердила, снова и снова:
— Надо позвонить Джеффу в Бойс, а вдруг он наяривает какую-нибудь городскую суку, а вдруг я уже недостаточно хороша для него?
21
Стивен сидел один у себя в номере в «Плаза», в Нью-Йорке. Телевизор работал, хотя ничего не показывал — на экране рябили серые точки. Стивен хлопнул очередной стакан водки. Жизнь прекрасна и удивительна. Почти как опера.
А что, если это действительно опера — какая-нибудь вагнеровская опера? Только представь: куда бы ты ни пошел, тебя окружают монументальные разливы симфонического оркестра — как будто у всех, кого ты встречаешь, есть невидимый плейер с той же самой мелодией, что звучит у тебя в ушах! У жизни должно быть либретто, очень подробное, с указанием каждой реплики и переводом. И если это действительно Вагнер, то у каждого основного персонажа и события должны быть свои лейтмотивы. Стивен представлял себе эти главные лейтмотивы, их названия указаны в программке в скобочках-звездочках, и они периодически проявляются — как пояснения-сноски к либретто жизни. В моем случае самым главным, наверное, будет «огонь», подумал Стивен. В голове у него звучала тема волшебного огня из «Валькирии». Он припомнил, что у Вагнера «огонь» означает также бога-обманщика, и иллюзию, и трансформацию…
Стук в дверь оборвал эти странные мечтания.
Это был Брайен Дзоттоли.
— Давай заходи. У меня есть водка, — поприветствовал его Стивен. — А где все?
— Засели в номере принца Пратны. Готовят очередной хитрый план, — сказал Брайен. — Я потихонечку смылся, хотел с вами поговорить. Вы — единственный из всей этой оголтелой компании, Стивен, кто кажется более или менее нормальным.
Стивен рассмеялся.
— И это при том, что я единственный из всей «оголтелой компании» лечился, в психушке. Садись. — Он указал на громоздкое кресло, якобы девятнадцатого века. — Не жалеешь, что примкнул к нашему скромному обществу?
— Нет. Я хочу отомстить.
— Ага, месть. Вожделенная месть, тема для великой оперы, — задумчиво проговорил Стивен, прислушиваясь к теме огня, что гремела у него в голове.
— Мне непонятно, почему именно Нью-Йорк?
— Какой ты все-таки наивный молодой человек. Ты уверен, что все дело в нескольких смертях, в потерянной племяннице, в одном большом доме, где собрались одержимые жаждой крови. Ты не знаешь этого мальчика так, как я. — Стивен начал рассказывать Брайену о своих предыдущих «знакомствах» с Тимми Валентайном, или Конрадом Штольцем, или с кем там еще, но сбился где-то на середине, упал на диван и налил себе еще водки. — Вот видишь. — Он открыл свой дипломат и вывалил его содержимое на журнальный столик. — Телеграммы. Меня зовут дирижировать. В любой театр, какой я скажу. Письмо от Терезы Бензино. Они готовы возобновить мой контракт, причем гонорар теперь вчетверо больше против того, что был раньше. А теперь смотри.
Он порвал все бумаги на мелкие кусочки, сложил их в пепельнице и поджег зажигалкой.
— Смотри, как проходит мирская слава и чахнет карьера неудачливого, в сущности, старика. Ты по-прежнему думаешь, что я тут единственный нормальный?
— Пожалуй, да.
— А почему именно Нью-Йорк… у меня тут есть знакомые из музыкальных кругов, которые могут знать, где сейчас Тимми Валентайн. Это все-таки лучше, чем целыми днями сшиваться у ворот особняка. Ты ничего больше не вычислил из тех газетных вырезок?
— Нет.
Стивен сказал:
— Когда-то я любил женщину. Но теперь она одержима. Этим вампиром. Однажды мне было видение… по крайней мере я думал, что это видение, но когда я в последний раз видел его, он был из плоти и крови…
— По-настоящему ты не с ними, правда?
— А ты как думаешь?
— Ты преследуешь что-то свое.
— Ну разумеется. Неужели ты думаешь, что меня хоть сколько-нибудь волнует великое отправление мистерии зла, которое затеял Пратна?! Я хочу вновь обрести себя, понимаешь?! Шестьдесят лет назад я заглянул в глаза призрачного существа и лишился души. С тех пор я жил лишь в тени реальности и обретал плоть, только когда смотрел ха огонь. Огонь! Огонь — это сама жизнь. В это верили древние персы, знаешь. Их религия и философия строились на бесконечной борьбе между жизнью и нежизнью, добром и злом, созиданием и разрушением. Для них огонь был воплощением самой жизни.
— Они поклонялись огню?
— Да. Они верили "о вселенский дух, Ахурамазяу, и в Ахримана, темную силу… — Стивен замолчал, вдруг решив, что Брайену это скучно. В конце концов, для большинства людей огонь — это просто огонь.
— Было бы намного праще, — сказал Брайен, — если бы эти двое, что сейчас шепчутся наверху, не питали такую страсть к пышным эффектам. Они одержимы. Вы понимаете, что я хочу сказать, да? Мы не такие, как они. Мы другие. Нами движут любовь и отчаяние.
— Нет! Я такой же одержимый, как и они!
Огонь в пепельнице догорал. И вместе с ним тускнел свет в глазах Стивена.
Джефф Гиш сошел с поезда один. Нервно огляделся, постоял пару секунд на месте. Может быть, Нао его встретит. Но было уже за полночь. По дороге домой у него будет время подумать, как объясниться с женой, страдающей патологической ревностью. И подумать о смерти Дэвида.
Над перроном не было навеса. Только парочка указателей, закрытая билетная касса и лестница вниз, к стоянке.