Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
— Это ж когда ты ей голову–то так заморочил? — подозрительно кошусь я на Лоу. Слишком уж фразы и обороты знакомые. — Та Рин, которую я знала, мечтала открыть портал и свинтить с этой земли куда подальше, предпочтительно в благословенный мир Третьего Солнца, которое не жжет, а лишь способствует легчайшему загару.
— Мы не сможем открыть портал, не познав эту землю, — убежденно продолжает Рин, не дав Лоу и рта раскрыть. — Портал открывается через недра, через природные храмы, через связь с магией этой земли, с человеческой магией — утраченной, забытой…
— По–моему,
Она встает и послушно кивает.
— И, Ринхэра… — Лоу выдерживает паузу. — Я надеюсь, ты понимаешь, что есть информация, разглашения которой я тебе не прощу. Ни при каких обстоятельствах.
— Да, конечно, я не скажу. Я вас не подведу, я обещаю.
Уходит. Лоу долго смотрит ей вслед. Как колышется, закрываясь, полотнище шатра, как оседают, танцуя в воздухе, пылинки, попавшие в столб света, льющегося из верхнего окна.
— Ну и за что мне это? — вздыхает наконец. — Мало было у нас проблем…
— Да что ты на нее взъелся? Рин замечательная, — улыбаюсь. Рин — это здорово. — Импульсивная, конечно, — не могу не вздохнуть, от ее обвинений еще слезы на щеках не высохли. — Но ведь она искренняя. И надежная. Она не подведет, не бросит… Вот только с чего она твоими словами заговорила? Летом, помнится, она так тебя ругала, словно ты сам Дракос, из Бездны вылезший.
— Летом возможно, — хмыкнул Лоу. — А осенью я, помнится, храм в Каэродэ восстанавливал. И даже восстановил, что с образом злодея плохо вяжется. А поскольку звала меня Дэлиата, то и жил я в ее доме. Где и имел несчастье познакомиться с сей «замечательной девочкой».
— Почему несчастье? — не поняла я.
— Потому что мое стремительное превращение из злодея в героя оказало фатальные последствия на ее неокрепший мозг, — он встает и начинает нервно расхаживать по шатру.
— Это как? — не поняла я. — Она стала верить каждому твоему слову?
— Хуже, — невесело вздохнул он. — Решила, что я любовь всей ее жизни.
И сказано это было так, словно ничего кошмарнее и быть не может, а я… начала дурацким каким–то смехом давиться. Даже закашляться пыталась, чтоб хоть как–то приличия сохранить, хотя что уж там от вампира скроешь–то?
— И могу я поинтересоваться причинами столь буйной веселости? — остановившись посреди шатра, с совершенно папочкиными интонациями надменно вопросил приемный сын светлейшего авэнэ.
Обиделся. Подошла, коснулась рукой плеча.
— Прости. Ну прости пожалуйста, просто… Мы с ней повздорили как–то… Да даже не повздорили. Она чушь какую–то несла, какой ты гад и урод… Ну я обиделась, и ляпнула, что однажды встретишь его и влюбишься, а он выйдет из твоей спальни, и имени не спросит. Напророчила, словом, — неуместное веселье испарилось, печально стало. — Лоу, что ж у меня всегда так — как глупость какую скажу — обязательно сбудется?
— Ведьма ты у меня, Ларка, — отбросив обиду, Лоу обнял меня и прижал к груди — крепко–крепко. — А с ведьмами люди знаешь, что делали?
Люди — не знаю, а вампир поцеловал. В лобик, но все равно приятно.
— В лес выгоняли и избушку им там ставили. На курьих ножках, — еще и просветил. — Чтоб жить никому не мешали своими пророчествами… Кстати, я действительно ночевал в ее спальне.
— Да кто бы сомневался, — беззлобно фыркнула. Тоже мне, удивил вампир рассказом о сексе.
— А ты следующий раз мысль свою четче формулируй, глядишь, и путное что–нибудь получится, — неожиданно наехал на меня этот герой–любовник. — Спал я там, Лар. Один. Не было у меня с ней секса.
— По–очему? — а вот теперь удивил. — Она ж вроде… ну, я так поняла, что в ее возрасте это нормально уже…
— Эх, Ларка — Ларка, — он потерся щекой о мои волосы, вдохнул аромат. — Говорю ж, храм я тогда восстанавливал, нельзя мне было — ни крови, ни секса. А Ринхэра секс между нами едва ли не обязательным мероприятием полагала, собственно, это вежливость хозяина к гостю, и на правах хозяйки она просто не могла мне не предложить. А я отказался. Для нее это был некоторый шок, поведение, не вписывающееся в привычные рамки. Сначала она обиделась, потом нашла в этом нечто по–человечески романтичное. Словом, весь тот сквозняк, что вечно гуляет в голове у возвышенных барышень, начал активно дуть в мою сторону. Она вбила себе в голову, что влюбилась. И началось…
— Что началось? — чуть отстранилась, с любопытством вглядываясь в его лицо.
— Охи. Вздохи, — он импульсивно взмахнул руками, отпуская меня и начиная вновь кружить по шатру. — Томные заглядывания в глазки. Мелкие услуги, становящиеся навязчивыми. Общество, от которого не знаешь, как избавиться. Подарки какие–то идиотские…
— Так, стоп, погоди, так это она тебе ту рубаху подарила? Ну, что ты на источниках изорвал, когда меня после храма отогревал?
— Ну а кто еще настолько безвкусен? — остановившись, он резко развернулся ко мне.
— Да чем она тебе безвкусна?
— Всем. Вот разве что кровь хорошая, да и то лучше б не пробовал.
— То есть все–таки пробовал?
— Был таким идиотом, — он как–то… словно выдыхается внезапно. И продолжает уже тихо, задумчиво, глядя куда–то в пустоту. — Знаешь, когда умерла Дэлиата, она так плакала… там, на похоронах. Остальные наследство делили, а она… одинокая, маленькая… Пожалел. Я был ей все же должен за тот, первый визит. В столь личных просьбах у нас не очень–то принято отказывать, — помолчал. Потом словно встряхнулся и продолжил ругаться с утроенной энергией, — так я ж надеялся, она от меня отстанет! Получит, что хотела, и мозги на место вернутся. Но эта ж… дура непробиваемая, она ж решила, что это точно любовь! Что на самом–то деле я ее люблю, вот только сам еще этого не понял! Но она настырная, она объяснит! — он возмущенно взмахивает руками. Потом резко опускает их, словно отбрасывая от себя ненужные мысли. — Ладно, к дракосу. Пойду я, работы много.