Вампиры Лос-Анжелеса
Шрифт:
– Мне холодно,– сказал шепотом Ивон Гриски, продолжая улыбаться… – Я потерял дорогу к дому.
Мама замерла, выставила, защищаясь, руку. На мгновение мальчик попал под власть взгляда Ивона Гриски, и в сознании его послышалось как будто эхо шепота: “Ты пойдешь играть со мной?”. И он едва не ответил: “Да–да, конечно?” Но тут Мама что–то крикнула, слова унес прочь ветер. Она дернула мальчика за руку, и он оглянулся назад с привкусом какого–то сожаления в душе. Ивон уже забыл о них, он медленно шагал в направлении занесенного метелью села Крайек.
Через некоторое время Мама уже не в состоянии была двигаться дальше. Задрожав, она упала на снег.
– Папа! – позвал мальчик, услышав в ответ лишь голос ветра, словно издевательски копировавшего человеческий голос. Веки мальчика были тяжелы от инея.
– Папа! – Его детский усталый голос стал хриплым.
Но тут мать с трудом поднялась на ноги, снова заставляя его идти, хотя он и пытался вырваться. Она яростно тряхнула его – белые полосы замерших слез окаймляли ее лицо, как белая оторочка на вышивке, и прокричала:
– Он мертв! Ты понимаешь? Нам нужно бежать, Андре, чтобы спастись, мы должны бежать!
Услышав эти слова, мальчик понял, что она наверняка сошла с ума. Папа серьезно ранен, это так, потому что она выстрелила в него, но Папа был еще жив. Нет, нет! Он там, дома, ждет.
И в это мгновение свет пронизал полог тьмы. Из трубы валил дым. Они увидели придавленную снегом крышу. Они бросились бежать к этим огням, спотыкаясь, с трудом переставляя окоченевшие ноги. Женщина что–то бормотала про себя, истерически смеялась и все сильнее тащила мальчика за руку. Мальчик из последних сил сопротивлялся ледяным пальцам мороза, сжимавшим его горло.
“Ложись,– шептал ему на ухо ветер, теперь дувший в затылок,– ложись прямо здесь и спи, эта женщина ранила отца, и она может ранить тебя тоже. Ложись в снег прямо здесь, полежи немного, и тебе будет тепло. А утром придет Папа, да, спи, малыш, забудь обо всем остальном!”
Над массивной дверью скрипела видавшая виды вывеска. Мальчик разобрал смутно белевшие буквы: “Гостиница Доброго Пастуха”. Мама яростно заколотила в дверь, одновременно тряся мальчика за плечо, не давая ему заснуть.
– Впустите, пожалуйста! Впустите нас! – кричала она, колотя в дверь побелевшими окоченевшими кулаками, которые уже не чувствовали.
Мальчик споткнулся и упал, голова его свесилась.
Дверь вдруг отворилась, к ним протянулись чьи–то руки. Колени у мальчика подогнулись, он услышал стон Мамы, и холод – словно запретный любящий чужестранец – в последний раз поцеловал его. Сознание провалилось в бездонную пучину сна.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПЯТНИЦА, 25 ОКТЯБРЯ
“КОТЕЛ”
1.
Над шоссе 285, пересекавшем Техас от форта Стоктон до Пекоса, лежала звездная ночь, черная, как асфальт шоссе, в полуденную жару едва не кипевший, будто варево в котле. Темная ночь, погруженная в неподвижность, подобная затишью в океане бури, оказалась как бы пойманной в промежуток между закатом и рассветом. Во все стороны уходила плоская, как сковородка, прерия, местами лишь однообразие нарушали кактусы и колючие кусты. Останки старых автомобилей, обглоданные испепеляющим солнцем, и время от времени случавшимися пылевыми бурями, давали убежище для случайных гремучих змей.
Как раз рядом с одной из таких темнеющих груд металлических корпусов, с давно выбитыми стеклами, с выдранным двигателем, который унес какой–то предприимчивый человек, нюхал землю кролик, надеясь отыскать признаки воды. Почуяв далекую глубинную прохладу подземной воды, кролик принялся обеими передними лапками рыть землю. Вдруг он замер, поведя носом в сторону днища старой машины. Почуяв запах змеи, он насторожился. Из темноты донеслось громыхание дюжины погремушек, и кролик отпрыгнул назад. Ничего не произошло. Инстинкт подсказывал кролику, что под машиной выкопано змеиное гнездо, и шум, который подняли детеныши, привлечет внимание матери, которая отправилась на охоту. Нюхая воздух, чтобы не пропустить появление змеи, кролик переместился ближе к шоссе, похрустывая гравием под лапками. Он успел наполовину пересечь асфальтированную полосу, направляясь к собственному жилищу, когда внезапная вибрация почвы заставила его замереть на месте. Поводя длинными ушами, кролик повернул голову на юг, в сторону звука.
Над горбом шоссе медленно всходил сверкающий диск. Словно загипнотизированный, кролик смотрел на него. Кролику иногда случалось, стоя над своей норкой, наблюдать за медленно проплывающим над головой белым диском ослепительного света. Тот диск был больше этого. Иногда диск был желтым. Иногда его вообще не было там, наверху, а иногда вдоль диска змеились какие–то полосы, словно щупальцы, и в воздухе оставался запах так и не пролившегося дождя. И на этот раз кролик не испугался, потому что возникший из темноты сверкающий диск напоминал тот, большой диск дневного света. Но вибрация, которую он чувствовал, заставила шерсть на спине приподняться. Диск становился все больше и больше, и приближающийся с ним звук становился все громче, звук, похожий на раскаты грома. В следующее мгновение кролик ослеп. Нервы послали панический сигнал опасности в мозг. Кролик поспешил к безопасному краю шоссе, бросая вдоль полотна асфальта длинную бегущую тень.
Кролик находился всего лишь в трех футах от спасительного колючего куста, когда черный, как ночь, мотоцикл “чоппер” марки “харли–дэвидсон” с мотором в 750 кубических сантиметров, мчавшийся со скоростью почти 80 миль в час, сделал небольшую дугу и протаранил позвоночник в точности посередине. Кролик пискнул, послышался хруст кости, и маленькое тельце забилось в смертельных судорогах. Огромный мотоцикл, амортизаторы которого едва почувствовали толчок, понесся дальше на север.
Несколько секунд спустя, извиваясь волнообразно по сухой земле, к остывающему трупику кролика поспешила гремучая змея. А сидевший на мотоцикле седок, закутанный в кокон ветра, насколько это позволяла мощность луча фары, легким движением руля направил машину обратно на центральную полосу шоссе. Он шевельнул рукой в черной коже перчатки, мотор взревел, как хорошо накормленная пантера, и метнул мотоцикл вперед, пока стрелка спидометра не зависла почти на девяноста милях. Укрытый за черным предохранительным шлемом с опущенным забралом рот водителя улыбнулся. На водителе была черная кожаная куртка, сидевшая очень плотно, и выцветшие джинсы с кожаными латками на коленях. Куртка была старая, потертая, и на спине флюоресцентными красками была нарисована вставшая на хвост кобра с полностью расправленным капюшоном. Краска уже начала шелушиться и осыпаться, словно кобра линяла, меняя кожу. Мотоцикл с грохотом уносился на север, разрезая встающую впереди стену тишины, оставляя за собой разбуженных дрожащих обитателей пустыни. Аляповато нарисованный плакат – несколько голубых музыкальных нот, парящих над парой красных пивных бутылок, показался справа от шоссе. Полотно плаката было, словно оспой, испещрено старыми дырами от пистолетных выстрелов. Края дыр успели порыжеть на солнце. Всадник мотоцикла бросил небрежный взгляд на плакат, где значилось: “Прямо впереди! ВОДОПОЙ!” Ниже было добавлено: “Заправь ее как следует, приятель”.