Вампиры Восточной Европы

ризнаться, я не уверен, найдется ли ответ на этот вопрос по окончании книги. Время покажет — заранее не хочется выстраивать никаких теорий. В отношении вампира я отнюдь не одинок в своем пессимизме и сполна разделяю мнение, к примеру, Т.А. Михайловой, одного из ведущих отечественных фольклористов: «Сама попытка определить и ограничить вампира как фольклорного персонажа оказывается достаточно сложной задачей, если не сказать вообще — невыполнимой».

В традициях разных стран существо, именуемое вампиром, упырем, вукодлаком, стригоем, мороем или схожими с этими именами, выглядит по-разному и выполняет разные функции. В начале XIX в. вампир из фольклора проникает в литературу, а сто лет спустя — в кинематограф. В течение двух столетий его образ нещадно эксплуатируется, и в результате мало что остается не только от героя народных сказаний, но и от первоначального литературного персонажа. В XVIII в. оценку вампиру выносят этнографы и священники, придворные и энциклопедисты. В XIX в. вампиром восхищаются апологеты романтизма и сочинители бульварных романов. В XX в. фильмы о вампире снимают асы мировой режиссуры и творцы низкопробной «порнухи». В XXI в. о вампире пишут американские домохозяйки и популярные авторы, претендующие на интеллектуальность. Постепенно вампира извлекают из мира «суеверий» и наделяют чертами полноправного члена социума. Из мерзкого или обаятельного мертвеца он превращается в живого человека, то ли больного, то ли преступника, то ли обладателя феноменальных способностей.

Складывается впечатление, что под вампирским соусом в сердца и умы людей внедряется некий конгломерат признаков, отвечающих бытующим в обществе настроениям.

Вампир народных сказок. Иллюстрация из современной книги для детей.

Эволюция вампира подчинена закону, выявленному нами в книгах о привидениях, который можно вкратце охарактеризовать как спуск небес на землю. Из обширного кодекса свидетельств об ином мире заимствованы лишь те, что близки нашему современнику, остальные же отвергнуты как порождения невежества.

Но привидение, обретя человеческие качества, все- таки человеком не стало. Вампир же на редкость податлив и беззащитен, вот почему невозможно восстановить его древний образ. Преподобный М. Саммерс, доныне пользующийся высоким авторитетом в среде исследователей вампиризма, в свое время так и не сумел отделить вампира от ведьмы, ночного демона, полтергейста, людоеда и других тварей, коими наполнена его книга. «Несмотря на то что настоящий вампир — это мертвец, — писал он, — вампиры в более древних верованиях были обычно призраками, привидениями, но при этом иногда осязаемыми и способными причинить ощутимый вред живым людям, истощая их жизненные силы и выпивая их кровь». Но призрак тоже бывает мертвецом, а те, кого автор включил в категорию вампиров древности, далеко не всегда пьют кровь и истощают силы.

Современный вампир входит в состав «большой тройки» — привидение (призрак), «ходячий» мертвец (зомби), вампир. К ним иногда добавляют волка — оборотня в угоду традициям ряда европейских народностей. В пределах этой тройки царит невообразимая путаница. Призрак — это всегда существо другого мира, но не всегда мертвец, то есть умерший человек. Призраком также именуют астрального двойника живого человека. К какому миру принадлежит зомби, в точности неизвестно, но когда-то он был человеком. Чтобы отличить его от призрака, подчеркивают бесплотность, эфирность последнего, но это грубая ошибка — даже в своем классическом виде, не говоря уже о древних верованиях, призрак способен оказывать физическое воздействие, и его можно увидеть и пощупать. Вампир обладает свойствами как мертвеца (мертвецом его обычно и величают), так и призрака (ему может быть присуща иллюзорность и невидимость). Часто поминают его агрессивность и кровожадность, в равной мере свойственные зомби и некоторым привидениям.

Говорят, что призрак, в отличие от мертвеца и вампира, теряет связь с телом. Это не так. На его «родине», в Англии, привидениями (ghost) называют и тех людей, чьи тела после смерти претерпели метаморфозу и в таком виде являются живым. Издревле участь призрака человека зависела от судьбы его останков, а способ защиты от привидения — правильное погребение, расчленение, сожжение трупа — используется и в борьбе против зомби и вампира. Народы Восточной Европы до XVIII в. о призраках не ведали, подобные существа они называли просто мертвецами. Хотя слово «упырь» появилось на Востоке давно, до XVIII в. его практически не использовали. Вполне возможно, оно вошло в обиход в роли связующего звена между западным призраком и восточным мертвецом и в итоге подчинило себе и того и другого.

Со ссылкой на Парацельса вампира (такого слова у Парацельса нет) сочли астральной формой, отнимающей у людей жизненную энергию и силу: «Это могут быть астральные тела либо живых людей, либо тех, кто умер, но все еще цепляется за свое физическое тело, зарытое в могиле, пытаясь обеспечить его питательными субстанциями, оттянутыми у живых, и таким образом продлить свое собственное существование» [1] . Именно так, по мысли многих, ведут себя привидения (у Платона призраки то и дело «цепляются» за свои тела). Схожей характеристикой, но отнесенной к живым людям позднее снабдили пресловутого энергетического вампира.

Вампиры конца XIX столетия. Три женщины из романа «Дракула». Иллюстрация Г. Боргмана (1974).

Вот один из случаев, подпадающих под формулировку Парацельса. Он приведен в книге Саммерса, ссылающегося на П. де Луайе, и варьирует античные рассказы о привидениях. Крестьянин, слуга Теодора из Газы, жившего в XV в., случайно откопал на своем поле погребальную урну, в которой хранился пепел после кремации. К нему не преминул явиться обозленный призрак, потребовавший зарыть урну обратно с соблюдением надлежащих обрядов. Крестьянин рассмеялся в лицо привидению, а оно пригрозило ему возмездием. В Античности гнев выходца с того света вызывал различные неприятности — заунывные вопли и стоны не давали людям покоя, погибал урожай, рушились дома, проигрывались войны. Но в эту легенду привнесен вампирский аспект: сын крестьянина, крепкий и здоровый парень, жалуется на усталость и вялость, а затем умирает: «Он лежал худой и бледный, как воск, будто из его тела исчезла до последней капли вся кровь». Призрак же приходит вновь, но уже не костлявый и тощий, а дородный и упитанный. Подобных метаморфоз Античность не знала! Призрачное тело могло измениться лишь к худшему — например, разложиться или приобрести вовсе уж нечеловеческую форму.

Это вампир-призрак. Приведем другую характеристику, сливающую вампира с «ходячим» покойником. В ней, напротив, на первый план выдвигается телесность. Тела вампиров не подвергались разложению, «но эта нетленность была противоположна нетленности мощей святых: злые духи… вселялись в эти тела и, чтобы вселить в них жизнь, должны были напитать их свежей кровью» (В.Я. Петрухин). Таковы мертвецы русских кладбищ, таковы же отлученные от Церкви греческие покойники (свидетельство П.Д. Юэ, епископа Авранша, из его «Разных мыслей», 1722). К нашему миру принадлежит только внешняя оболочка вампира-мертвеца, но не движущий ею дух.

В Западной Европе, например в средневековых английских хрониках, нетленные вредители тоже встречались. Вспомним самого знаменитого вампира Средних веков из хроники Вильяма Ньюбургского (XII в.). Его поведение после смерти мало чем отличается от повадок других английских покойников (см. «Из жизни английских привидений»). Он ходит в сопровождении своры демонических псов, бросается на людей и несет им смерть, отравляя атмосферу своим «грязным телом» и «тлетворным дыханием». Его могилу разрывают и обнаруживают «голый труп, раздутый до огромной толщины, с чрезвычайно раздутым и залитым кровью лицом» [2] .