Ван Гог
Шрифт:
Школа Провили субвенций не получала, но считалась «особой школой», поскольку программа обучения в ней была расширена по сравнению с обычной. Директор и его сын специализировались на преподавании иностранных языков – французского и английского.
Винсент проучился там два года. Его преподаватели, несомненно, знали своё дело, так как он вскоре превосходно овладел французским и английским. Он почти одинаково хорошо говорил и писал на трёх языках. Отсюда можно заключить, что и сам ученик показал себя с лучшей стороны при всей его тоске по родному дому.
Усердие в изучении языков подстёгивалось мыслями о родном дяде Сенте, ещё одном Винсенте Виллеме
И при всём том Винсент был не особенно счастлив в школе. «Он был молчаливым ребёнком», – вспоминал один из его соучеников, Франсуа-Адриен де Клерк. Это может показаться странным для ученика, способного к языкам, но, вероятно, он особое внимание уделял письменным занятиям. В письмах к Тео Винсент писал, с каким нетерпением ждёт каникул, чтобы вновь оказаться дома и увидеть с детства знакомые места.
Портрет тринадцатилетнего мальчика, каким он представляется после двух лет учёбы в школе Провили, вызывает в памяти образ юного Рембо, который был ровно на год младше его.
Потом Винсента отправили в одну из школ Тилбурга. Он был зачислен туда 15 сентября 1866 года. Это заведение под названием Ханник считалось передовой школой, учебная программа включала четыре часа художественных занятий (рисунок, живопись) в неделю. Директор школы Фелс пригласил для ведения этих уроков художника К. Хёйсманса, автора популярного учебника рисования. Винсент был хорошим учеником, но ему так и не удалось осилить перспективу: позднее он ещё долго считал её каким-то колдовством. Благодаря способности к языкам он был переведён в следующий класс.
Вскоре директора и основателя школы заменил доктор Фенгерс, немец, который вознамерился подтянуть в заведении дисциплину. Начались конфликты с персоналом, некоторых учеников исключили из школы. Хотя имени Винсента нет в списке получивших взыскания, в марте 1868 года он оставил школу и никогда уже туда не возвращался, притом что в учёбе у него не было никаких затруднений. Он снова в Зюндерте, в кругу семьи, где проводит пятнадцать месяцев, после которых начинается его самостоятельная жизнь. Учёба его закончилась, когда ему было пятнадцать лет, – рановато для подростка из его среды.
Что же с ним произошло? Этого никто не знает. Чем вызван был его внезапный уход из школы? Предлагалось такое объяснение: из-за финансовых трудностей родители не смогли больше платить за его обучение. И это в марте месяце, незадолго до окончания учебного года? И при богатом дяде, к которому в случае надобности всегда обращались? Представляется маловероятным, чтобы пастор мог так просто смириться с преждевременным завершением учёбы старшего сына. Может быть, подросток чем-нибудь вызвал неудовольствие школьного начальства? Предполагалась также вероятность некоего душевного «надлома», но подтверждений этому не найдено, да к тому же это мало согласуется с психологией тогдашнего Винсента, готового, как мы скоро увидим, к активной жизни. Словом, такой кризис представляется нам маловероятным. Мы знаем, когда он случился у него впервые, и ничто в его письмах не даёт оснований полагать, что подобное происходило и прежде.
С другой стороны, нельзя исключить неприятие Винсентом школьных порядков и нравов, стеснявших его вольнолюбивую и чувствительную натуру. Споры, неприятные замечания
Винсент вернулся в Зюндерт, но, поскольку брат Тео был занят в школе, он и дома чувствовал себя одиноким. Возобновил ли он свои походы по полям и лесам Брабанта? В этом можно не сомневаться, но для его чувствительной натуры школьная неудача могла означать потерю детской безмятежности: праздник кончился и прогулки уже не приносили былой радости, не давали прежнего ощущения волшебства. Произошёл разрыв с прошлым, рай был потерян, и вернуть его можно было только в художественных фантазиях, которые преображают его в нечто иное – значимое, близкое, но всё же призрачное.
«Не дайте мне стать сыном, за которого пришлось бы стыдиться», – писал Винсент позднее. Эта мысль, должно быть, стала преследовать его после первой в жизни неудачи. Для подростка, почувствовавшего себя едва ли не лишним, надо было найти какое-то занятие. Решение предложил дядя Сент: племянник будет торговать произведениями искусства, как он сам. И он устроил Винсента в гаагский филиал торгового дома Гупиль.
Торговец произведениями искусства
Что за человек был этот дядя, ещё один Винсент Виллем Ван Гог?
Дядя Сент был на два года старше пастора. Карьеру свою он начал подростком, работая посыльным в лавке одного из кузенов, который торговал принадлежностями для живописи. Но, подобно персонажу Бальзака Ансельму Попино, посыльному Сезара Биротто, он был смышлён и упрям, что позволило ему со временем стать на художественном рынке видным коммерсантом, знатная клиентура которого включала королевское семейство Нидерландов.
Через два года после начала работы в магазине художественных принадлежностей, располагавшемся в доме 10 по улице Плате в Гааге, он стал его управляющим и превратил его в галерею. Следя за ситуацией на рынке, беседуя с художниками, покупавшими у него холсты и краски, он решил сделать ставку на молодые таланты, приверженцев новомодной живописи на пленэре. Он был убеждён, что эта новая, яркая по колориту живопись найдёт в городе большой спрос. Мы уже видели, что после периода застоя дела в Голландии вновь пошли на лад, увеличился приток в страну денег, и их можно было инвестировать в украшение новых домов.
Появлению такой живописи способствовало одно техническое новшество. В Великобритании изобрели металлические тюбики, которые заполнялись готовыми красками. Живописец, освобождённый от необходимости приготовления красок, мог выходить за пределы мастерской и писать на открытом воздухе с натуры сразу на холсте, тогда как прежде на природе он ограничивался карандашным или акварельным эскизом, который переносил на холст уже в мастерской, где цвета неизбежно приглушались. И вскоре палитры живописцев, особенно молодых, повально увлеченных готовыми красками, засверкали на солнце.