Ванька-ротный
Шрифт:
– Смотри, только крышку не открывай, а то прольёшь всё. Солдат четвертое роты потирает руки.
– Неси осторожно! Смотри, не пролей!
– Теплый ещё! – замечает солдат, ощупывая котелок голой рукою.
– А ты как думал! Всем взводом старались!
– Ну ступай, ступай!
– Спасибо браток!
– Хлябай на здоровье! Солдат четвертой роты уходит.
– Что-то я не пойму тебя! – говорит часовой душевному человеку.
– Кухня там, а вы ему из ельника вынесли. Душевный человек вытягивает шею, наклоняется к часовому и что-то шепчет ему на ухо.
– Ну это вы зря! – говорит пожилой солдат, часовой.
– А,
– А кто ему скажет?
– Найдётся, кому сказать! [А если те в батальон пожалуются?] И действительно. К вечеру я узнал эту историю. Но рассказал мне её не кто-нибудь, а сам душевный солдат.
– Не хочу, товарищ лейтенант, чтобы про меня вам другие докладывали.
– Я догнал его сам тогда. Остановил и сказал:
– Дай-ка сюда! Открыл крышку и вылил.
[- На вот, этот получи! А то мы котелки перепутали. Я отдал ему свой. Со своей [порцией макарон с мясом] хлебова, что старшина нам принес. Вроде я как сам с собой пошутил! Он так и не узнал, почему я догнал его и сменил котелки!]
– Я другого, товарищ лейтенант, боялся. У нас у солдат после сытной еды озорство и разные шуточки! А на деле коснись? Потому как, если в полку узнают, опять припишут нашей пятой роте моральное разложение. У вас неприятности будут. А нам то что? Нам солдатам ничего! С нас солдат взятки гладки!
– Ладно, забудем про это! – сказал я.
– Хорошо, что ты сам всё осознал! Я отпустил солдата и позвал ординарца.
– Беги по взводам, передай Черяневу и Сенину, пусть заберут с кухни все продукты и раздадут солдатам на руки. И скажи, что я лягу спать! Я [мы]третьи сутки не сплю [с тобой не спали]! Вернёшься, тоже ложись!
– 50 – Ординарец убежал. По дороге он тоже решил пополнить свои запасы. Забежал на кухню, сказал [о распоряжении ротного часовому] часовому, что ротный велел продукты раздать, сунул ему и себе по банке компота и побежал по взводам. Он мог бы взять и ещё. Но он ко хотел таскать в мешке лишнего груза. Хватит нам по банке с ротным. Наступила ночь. С кухней было покончено! Как и нужно было ожидать, с наступлением ночи меня вызвали на КП батальона. Комбату не спалось, он ещё до ночи выспался. От железнодорожного переезда до пруда, где стояли постройки совхоза Морозово, идти не далеко.
– Вот! – сказал комбат, когда я к нему явился.
– Из полка посыльный прибежал, приказали вызвать тебя. Там, говорят, у вас есть грамотный москвич, ночью по карте ходить умеет.
– Откуда они знают, чего я умею?
– Это не важно! Я докладлал!
– С этого и начинай! – сказал я.
– Тебе с ротой приказано выйти на лесную дорогу!
– Когда и куда я должен идти? Карту района я буду иметь?
– Дадим, дадим! Не беспокойся! Карту получишь!
– Есть данные! – перебил меня комбат, – Немцы покинули высоту 219.
– Оголили оборону и отошли куда-то назад. Понял, какие дела?
– А откуда у полка такие данные?
– Как откуда? Пленные показали!
– К вашему сведению, всего час тому назад по дороге из деревни Чуприяново немцы до взвода солдат подходили к станции. Двоих я сам уложил. Думаю, что завтра утром они пошлют сюда не меньше пехотной роты. Что будешь делать, когда мы уйдём [когда я уйду с солдатами вглубь леса]? Одному взводу Татаринова станцию не удержать.
– Ты за это не беспокойся! Станцию и совхоз мы ночью сдадим 634-му полку. Им приказано занять здесь оборону. Пусть они здесь и стоят [%%%%%].
– У нас задача другая! – продолжал комбат.
– Мы батальоном идём на высоту 219 и ноль. Высота находиться правее деревни Обухово. Ты с ротой идёшь впереди. За тобой следую я, а за мной без разрыва четвертая рота Татаринова.
Дружки чтоль они? – подумал я. Опять меня вперёд, а Татаринова сзади. Это в принципе не важно, но хотелось просто узнать.
– Всё понял? Иди, снимай своих солдат, отводи их сюда [и организуй отдых для людей]. Выход через четыре часа! Пусть пока отдыхают!
– Сейчас возьми с собой роту солдат из 634 полка и сдай им станцию. [Они встанут на охрану. Сделаешь роте подьём, когда пришлю связного!]
– 51 – Я вернулся в роту, поставил в оборону солдат 634-го полка и велел своим солдатам идти на Морозово. У нас валенки от мороза не гнуться, а нам до высоты не меньше суток идти. [В морозную ночь немцы на станцию не пойдут. Они сейчас залезли в натопленные избы.] Высоту 219 немцы нам просто так не отдадут. Высота имеет [для них особо важное] господствующее значение. Это не Губино у самого леса. Это и не станция Чуприяновка с двумя зубными креслами. Я вошел в дом, ногу поставить [было] негде. Но ординарец предусмотрительно лавку освободил [оставил свободной]. Я переступил через лежащих солдат, лёг на лавку и тут же уснул. Перед рассветом меня разбудил батальонный связной.
– Комбат приказал вам [вести роту в Морозово] вести роту на лесную дорогу. Я построил солдат и походной колонной двинулся в лес.
– Ладно! – сказал комбат, когда мы встретились [когда я доложил ему о прибытии роты].
– Теперь слушай меня!
– Из дивизии получен приказ. Нашему полку одним батальоном приказано перейти в наступление!
– А что мы делали до сих пор? – [подумал] спросил я.
– Ты слушай, когда я говорю! А не смотри куда-то в сторону! Всё равно там ничего не [видно] увидишь!
– Дивизия имеет задачу перерезать пути отхода немцам. Из частей 31-ой армии только нам удалось вырваться вперёд. Остальные пока застряли у Волги. 250-ая дивизия, наш левый сосед лежит под Городнёй. Наш 920-ый полк из-за Волги наступает на Эммаус. А ты знаешь этот Эммаус? Двести метров от Волги. 634-ый полк двумя батальонами отбивается от немцев под Губино. Одна рота этого полка будет оборонять совхоз [Морозово] и станцию Чуприяновку. Нашему батальону приказано идти головной походной заставой вперед. Общее направление движения полка на деревню Микулино. На лесную дорогу ты выходишь сейчас! Четвертая рота следует во втором эшелоне за тобой. Мое место в четвертой роте! Я раскрыл карту и стал рассматривать свой маршрут. Карта тридцать восьмого года. Она перепечатана с карты 19%%%%7 года. (Это вроде того: Ваша фамилия как? – Сахаров! А раньше? – Сахарович! А ещё раньше? – Цукерман!) Вот так и с картами было в то время. При укрупнении деревень в период коллективизации многие хутора, деревни и поселки, дороги и очертания лесов бесследно исчезли с лика земли, а на картах они остались. Торчит из снега засохший бурьян, да колючий кустарник, попробуй определи, где тут была деревня и где проходила дорога? Ночью с хорошей картой идёшь как слепой. А тут, когда в лицо хлещет встречный ветер, глазом зацепиться не за что. И если ты упустил дорогу, задумался на ходу, не сделал в своей голове соответствующую коррекцию, то можешь [быть уверен, что] увести своих солдат совсем не туда.