Ванька жуков против гарри поттера и ко
Шрифт:
Доктор снова закашлялся.
– Что это Вы, Николай Петрович, раскашлялись? Простыли, что ли? – звонким голосом нараспев спросила медсестра.
– Да, да, может, и простыл, – ответил доктор и быстро, как если бы его позвали, ушёл в ординаторскую.
4
– Какая же ты лёгенькая, Машка, как пушинка, – сказал Серёжа, опуская дочь на кровать в её комнате.
– Папочка, как же хорошо дома! – Маша обняла отца за шею.
– Не
– Спасибо ему, он хороший. Другой бы не отпустил. – Маша вся просто сияла. – Ой, мои игрушки! Они все здесь!
– Здесь, Машенька, здесь. Все тебя ждали. И постелька постелена чистая. Мы и не сомневались, что ты к нам вернёшься, – Рита сияла ещё больше, чем её слабенькая дочь.
Маша откинулась на взбитую мамой подушку и прошлась взглядом по потолку.
– А почему здесь так темно? – спросила она и повернула голову к окну. – Мама, зачем здесь такие ужасные тёмные занавески?
– Машенька, – Рита растерялась, не зная, что ответить, – но ты же любила, чтобы в комнате было сумеречно.
– Любила? А теперь не люблю. – Маша поджала губки, как капризная девочка, которой была когда-то. – Мамочка, теперь я люблю свет, ты слышишь? Много света!
– Конечно, конечно, дорогая. Я сейчас.
Шторы, как большая птица, взмахнули сначала одним крылом, потом другим, и комната наполнилась светом!
– Мамочка, правда же, хорошо, когда свет?
– Конечно, дорогая, конечно!
– Ты бы видела моего Ангела! Он весь из света!
– Какого ангела? – Рита растерялась и уже пожалела, что забрала Машу из больницы.
– Мамочка, ты не веришь в ангелов? А они есть! И у тебя тоже есть, ты же крещёная.
– Машенька, знаешь, а мы с папой повенчались, чтобы тебе было легче, нам так сказали.
– Мамочка, любимая, наклонись поближе, я тебя поцелую. Мне теперь, действительно, будет легче. Теперь все мы ближе к Богу, а это самое главное. Ты бы видела, какие они ужасные!
– Кто ужасные? – Рита перепугалась уже не на шутку.
– Да сгустки эти. А какие злые! Мне хорошо: меня ждёт мой Ангел. Только ты должна помочь мне… – Маша не договорила, так как вовремя поняла, что с мамой нельзя разговаривать так, как с доктором.
– Серёжа! Иди сюда! Где ты, Серёжа?
Папа появился в дверях с сияющей улыбкой.
– Что, принцессы мои? Я варю бульончик. Машеньку нужно покормить, да и нам пора подкрепиться.
– Мама, а почему он ещё здесь?
– Кто он? – Рита посмотрела на мужа полным растерянности взглядом.
– Этот подлый обманщик, кто же ещё? – Маша приподняла руку и показала на фавна, лукаво улыбающегося ей с картинки, висящей на противоположной стене.
– Это же твой любимый фавн! – Рита совершенно растерялась: она никак не могла понять, что происходит с дочерью.
– Какой он любимый! Терпеть его не могу! Мамочка, сними его немедленно.
Рита стояла, не зная, как ей правильно поступить. Ей было жаль красивого рисунка дочери.
– Папа, пожалуйста, сними его! Мама всегда ничего не понимает!
– А я действительно ничего не понимаю, – согласилась Рита и развела руками. – Ты так любила своего фавна, а теперь почему-то не можешь его терпеть.
– Но я же вернулась оттуда! Мама, как ты этого не понимаешь?
Маша уже готова была расплакаться, но на помощь, как всегда, пришёл папа.
– Мышка моя, смотри! Раз – и нет его, поганца!
– И того, папочка, и того. Всех сними, чтобы и духу его тут не осталось. И на кухне сожги их всех!
Серёжа сложил на подоконнике все картинки и собирался уже идти, но Маша остановила его.
– Нет! Ты принеси сюда бабушкину сковородку и сожги их здесь, чтобы я видела. Я знаю, вы оставите эти картинки, как память. А я хочу, чтобы от него и памяти не осталось.
Теперь пришло время удивляться и Серёже. Но, в отличие от Риты, он не стал настаивать, а пошёл выполнять просьбу больной дочери. Когда всё свершилось, и от фавна осталась только горстка пепла, Маша вздохнула с облегчением.
– Папа, а теперь то, что от него осталось, выкинь в унитаз. Там для него самое подходящее место.
Серёжа пошёл выполнять поручение, а Маша сказала усталым голосом:
– Вот теперь всё. Я устала. Остальное завтра. У меня есть ещё один день.
Натянув повыше одеяло, она повернулась на бочок.
5
Ночью Маша спала плохо, да и спала ли вообще? Это был полусон-полузабытье. Она, то металась по подушке, как бы пытаясь от кого-то защититься, то сворачивалась калачиком, как беззащитная собачонка, и всё звала и звала кого-то. Слов разобрать было невозможно. Только однажды Серёже, всю ночь просидевшему у изголовья дочери в кресле, показалось, что она назвала имя «Ваня».
«Как она изменилась! – думал Серёжа, вспоминая события прошедшего вечера. – Наша дочурка вернулась к жизни совсем другой, как если бы за то время, что она пребывала в беспамятстве, ей удалось приобрести совершенно определённый опыт. Зовёт кого-то. Не меня, не маму, зовёт Ваню, которого при жизни никогда не видела. Как всё это объяснить? Да разве можно всё это объяснить? В это можно только верить, как говорит Таня».
Мысли о Тане заставили Серёжу улыбнуться.
«Всё-таки она совершенно не похожа на кого бы то ни было из наших знакомых. Она хорошая. Она лучше всех. Но главное то, что она сильная. Откуда в ней эта сила? Хрупкая, как былинка, она стойко несёт своё горе и добровольно помогает нам нести наше. Как её отблагодарить? Разве существуют в мире слова или какие-то подарки, которые могут возместить ей то, что она на нас истратила? – Серёжа задумался, и вдруг его осенило: – Есть! Есть то, чем мы можем отблагодарить Таню! Оно не совсем материально, но оно есть! Это любовь! Мы должны отблагодарить её нашей любовью. Мы должны любить её, как сестру, должны помогать ей всем, чем можем, так же бескорыстно, как это делает она».