Варан
Шрифт:
Варану расхотелось купаться.
Он оделся и позавтракал — вернее, велел одеть себя и накормить. Затем поехал в канцелярию и очень удивился, застав писцов на местах, в полной тишине и сосредоточенности выполняющих каждый свое задание. За ночными событиями он совсем забыл вчерашнего щелкуна — а писцы не забыли. Шелестела бумага, чуть слышно поскрипывали грифели, ни одна голова не поднималась, чтобы оглядеться по сторонам или перемигнуться с соседом…
Наверное, я перестарался, с раскаянием подумал Варан.
Он побродил по собственному кабинету, потом бросил все и
— Не понял, — сказал тот, когда Варан, морщась от неловкости, изложил свою просьбу. — Ты выставить ее хочешь? На улицу?
— Нет, — сказал Варан. — Мне надо, чтобы в случае моей внезапной смерти она не пошла на корм саможоркам.
— А-а, — протянул чиновник. — Это… мда. Ты что, собираешься внезапно умереть?
— Не собираюсь, но… Ты помнишь, кому я служу?
Чиновник помрачнел и нервно оглянулся на двери.
— Сделаешь или нет? — спросил Варан.
Чиновник дернул головой:
— Постараюсь.
Варан поблагодарил и вышел и уже на улице понял, что невольно ввел чиновника в заблуждение. Слова «кому служу» тот воспринял как угрозу, в то время как Варан всего лишь хотел объяснить, что жизнь его традиционно висит на тонкой ленточке…
Чиновничьи кварталы помещались в надземной части. Варан решил пройти под небом хоть несколько минут — все лучше, чем в ожидании мерить шагами коридор, устланный мохнатой шкурой змеи Хаа…
Не прошло и минуты, как его догнали.
Птичья площадка нависала над городом, невидимая снизу из-за скального выступа. На взлетной доске стояла полностью снаряженная «крылатая повозка», по углам ее замерли четыре крыламы, и неподвижность их нарушалась только подрагиванием перьев, теребимых ветром.
Рядом расхаживал человек в длинном плаще с капюшоном. Капюшон падал ему на глаза, оставляя открытыми огромные вывернутые ноздри.
— Нет времени, — сказал Подставка. — Слушай внимательно. Во-первых, ты летишь в Лесной удел с письмом к тамошнему наместнику и с отдельным письмом к тамошнему магу… Третье письмо — тебе, прочитаешь по дороге. Если старый Зигбам водит делишки с сыном Шуу…
Ноздри Подставки затрепетали.
— Я мог бы дать тебе «шептуна»… Это блоха, сажаешь ее в ухо и сразу понимаешь, когда собеседник лжет. Но ты будешь говорить с магами, значит, уловку не удастся скрыть…
— Я должен буду пробраться к бунтовщикам?
— Что ты, проще сразу скинуть тебя с этой скалы… Если среди них колдун — тебя раскусят мгновенно.
— Но мы с вами подозреваем Зигбама, а он…
— Помолчи! «Мы с вами» никого не подозреваем, мы просто проверяем… одну вещь. Проведав Зигбама и Лесного наместника, ты полетишь на Круглый Клык… Да, на Круглый Клык! Привезешь мне все тамошние архивы. Вплоть до записок княжеского лекаря, какую траву принимать от поноса. Вот четвертое письмо — для князя Круглоклыкского. С тамошним магом можешь вообще не встречаться.
— Ага, — выговорил Варан.
— Не «ага»! — вдруг рявкнул Подставка. — Я знаю, смертью тебя пугать бесполезно… Но если ты точно сделаешь, что я велел, я расскажу тебе все, что знаю о Бродячей Искре.
— О…
— Не о чем, а о ком. О Бродячей Искре, дурак. О Печнике, которого ты искал… и продолжаешь искать. Во сне.
Варан смотрел Подставке в ноздри — больше некуда было смотреть.
— Полетай, — Его Незыблемость подтолкнул Варана к повозке. — Вернешься живым… отблагодарю. Лети!
И Варан повиновался.
«Крылатая повозка» оказалась просторным, со всеми удобствами наказанием.
Огромная коробка снабжена была собственными треугольными крыльями. Ветер то и дело подхватывал повозку и нес, давая возможность отдохнуть запряженным в нее крыламам. Повозка плавно теряла высоту; потом четыре цепи натягивались, крыламы — а они были мельче и выносливее верховых — тянули что есть сил, треугольные крылья повозки поворачивались почти торчком, и она снова поднималась над облаками.
Возможно, потомственные горни, богатые и спесивые «до кричайкиного визга», с детства приучены были путешествовать таким образом. Варан не привык. Его тошнило. Ни мягкое ложе, ни умывальник с чистой водой, ни солидный запас вина и пищи, ни удобное отхожее место в дальнем углу повозки не могли помочь ему в его горе.
Он лежал на тюфяке из змеиного пуха, нюхал ароматическую смолу, которую какая-то добрая душа положила в сундучок с продуктами, и с ужасом думал о Подставкином письме. Письмо следовало прочитать в дороге, прочитать и понять, чего хочет Его Незыблемость от своего посла, — но перед глазами Варана менялись местами пол и потолок, затылок ломило, и желудок то и дело поднимался к горлу. В каком виде он предстанет перед князем Лесного удела, как посмотрит на него подозреваемый маг Зигбам?!
Бессонная ночь напоминала о себе, кусала за воспаленные веки. Неплохо было бы заснуть, наверстав упущенное и сократив мучительное путешествие. Но письмо Подставки лежало здесь же, на круглом столике с высокими бортами, и в нем могло быть все, что угодно — смерть, возвышение, пустая болтовня…
Варан слабо потянул за красный шнурок. Шелковые половинки письма разъехались, из конверта вылетели, радужно посверкивая, три сотенные бумажки и понеслись, подхваченные сквозняком. В один длинный ужасный момент Варану показалось, что сейчас они вылетят в щель между пологом повозки и ее дном — но деньги смиренно опустились на пол и замерли, разливая вокруг радужное сияние.
Варан сполз с тюфяка и подобрал купюры. В наполовину раскрытом конверте остался еще лист бумаги — жесткий, заскорузлый, неспособный к полету.
«Я предполагаю, что ты мне верен…» — начиналось письмо.
Варан хлебнул воды, вытянулся на ложе и принялся читать, борясь с тошнотой.
По дороге они остановились отдохнуть всего лишь два или три раза. Варан мог бы не выходить из повозки — но все равно выбирался, скрюченный и бледный, сидел у костра, разведенного возницами, и вполуха слушал разговоры. Крыламы спали, как одноногие статуи, сунув огромные головы под широченные крылья. Варан смотрел на звезды и вспоминал одну за другой скупые инструкции Подставки.