Варфоломеевская ночь
Шрифт:
Королева-мать уже не могла сдерживать себя.
— Да как он не понимает, — воскликнула она, — что это наилучший способ…
В это время вошел Нансе; оба замолчали и повернули к нему головы.
— В чем дело, Нансе? — нарочито недовольным тоном спросила Екатерина.
— Ваше величество, кардинал Бурбонский просил передать, что он собирается в Тур к больной племяннице. Не будет ли каких-либо распоряжений в связи с этим?
— Ах да, я совсем забыла, — улыбнулась Екатерина и кивнула капитану. — Скажите ему, пусть едет.
Нансе поклонился и вышел, оставим королеву-мать наедине с легатом. Беседа их будет продолжаться еще около часа, и ничего интересного мы все равно не услышим, а последуем лучше за капитаном и посмотрим, сколь добросовестно выполнил он задание своей госпожи.
Быстро миновав уже знакомую галерею, Нансе без доклада ворвался к Карлу Бурбонскому и, поймав его вопрошающий взгляд, произнес:
— Ваше преосвященство, меня послала королева.
— Она просила что-нибудь передать?
— Всего два слова.
— Какие?
— В добрый путь.
И только сейчас Нансе обратил внимание на то, что кардинал одет в дорожный костюм. Значит, он ждал именно этих слов.
— Больше ничего? — спросил кардинал.
— Больше ничего.
— Благодарю вас, вы свободны, капитан.
Внизу Карла уже ждала карета, которую окружали гвардейцы в седлах. Видимо, все уже было готово к отъезду. Кардинал дал знак, и карета быстро помчалась по направлению к Туру.
Стоя у окна и глядя вниз, Нансе молча, наблюдал эту картину. Он был всего лишь машиной, бездумно исполняющей чужие приказания, и никогда не давал себе труда ни поразмыслить над ними, ни обсуждать их.
Этими двумя словами капитан личной охраны королевы Робер де Нансе вписал самую кровавую страницу в летопись истории Франции.
Глава 2
Последние предостережения
В это время экипаж королевы Наваррской Жанны Д'Альбре, сопровождаемый двумя сотнями всадников, не слишком торопясь двигался по направлению к Блуа по Ларошельскому тракту. Они были уже близ Шательро, когда на дороге, ведущей из Туара, показался конный отряд, спешивший наперерез короле не. Колонна остановилась. Гугеноты тотчас стали полукругом, оставив карету с Жанной за своими спинами, и молча, как один, обнажили шпаги, готовясь к бою. Все были уверены, что это отряд католиков, посланный с целью уничтожения гугенотов. Так вот как собиралась разделаться Екатерина Медичи со своей политической соперницей! Так подумали все, и даже Жанна. Ловко же старая лиса выманила ее из родного дома.
Откинувшись в глубь кареты, Жанна прижала к себе маленькую Катерину и, нахмурясь, не мигая смотрела вдаль, где тучами клубилась пыль, поднимаемая копытами лошадей.
Неожиданно брови ее поползли вверх. Нет, это не могла быть засада. Их там не больше ста человек, а с ней две сотни. Чего же им бояться? Но те, что скачут сюда, на что они рассчитывают, неужели они не видят, что их собственный отряд в два раза меньше!
Так же думали и гугеноты: послышались удивленные возгласы, кое-где даже раздался смех.
Все выяснилось несколько минут спустя. Лишь только расстояние между группами сократилось до ста шагов, как всадники, мчащиеся во весь опор, приветственно замахали шляпами. Еще через минуту тот, что мчался впереди, спешился и воскликнул, обращаясь к одному из гугенотов, что был во главе отряда всадников Жанны:
— Лесдигьер, я так и знал, что увижу вас! А-а, вот вы и заулыбались, наконец-то вы узнали меня!
— Черт вас возьми!.. Монтгомери! — обрадовано, вскричал Лесдигьер и, соскочив с лошади, бросился обнимать старого соратника по борьбе. — Откуда вы, уж не с неба ли свалились? Вот уж чего мы не ожидали, так это встречи с вами.
Тем временем гугеноты обоих отрядов спешились и бросились пожимать друг другу руки, а некоторые обниматься — те, кто были давно знакомы друг с другом и хлебнули не один фунт лиха в боях против общего врага.
— А с кем же вы ожидали встречи, с католиками? — рассмеялся граф Монтгомери. — Этого вполне можно было ожидать от мадам Екатерины, вот потому-то мы и здесь. Двести человек — хорошо, а триста — еще лучше, верно ведь, Шомберг? — и Монтгомери горячо пожал руку капитану, с улыбкой стоявшему рядом. — К сожалению, больше не удалось собрать, но эти, которых вы видите, прошли со мной Жарнак и Монконтур и каждый стоит пятерых. А вы, как я вижу, по-прежнему неразлучны. Рад вас видеть, друзья мои, от всего сердца рад!
Это был тот самый Габриэль де Монтгомери, который тринадцать лет тому назад смертельно ранил на турнире короля Генриха II. Потом из-за гонений вдовствующей королевы он принял Реформацию и два года спустя командовал взводом пехотинцев в битве при Дрё, затем судьба забросила под Руан, потом в Орлеан, где адмирал дал ему полсотни всадников. Он же участвовал в битвах при Сен-Дени, Жарнаке, Монконтуре и Арне-ле-Дюке, где командовал сначала ротой, потом полком. Это был тот самый Монтгомери, который с тремя тысячами всадников нанес сокрушительное поражение Монлюку на юге, и который теперь, боясь из-за своих подвигов показаться на глаза Екатерине Медичи, отсиживался в одном из поместий где-то в Бретани.
Заслоненный другими фигурами, он был нам доселе не виден, но теперь мы хорошенько рассмотрели его, узнали жизненный путь и постараемся отныне не выпускать из поля фения, во всяком случае, до тех пор, пока обстоятельства не заставят.
Этой зимой ему исполнилось сорок два года; они были ровесниками по смерти и почти одногодками по жизни с Жанной Д'Альбре.
Увидев королеву, граф преклонил колено и поцеловал ей Руку.
— Откуда вы, Монтгомери? — удивленно спросила Жанна. — И почему здесь?
— Ваше величество, я узнал, что вы направляетесь в Блуа и, собрав небольшой отряд, решил присоединиться к нам.
— У меня вполне достаточно людей, граф, к тому же мы отправляемся вовсе не на войну.
— Почту своим долгом заметить, ваше величество, что с такой женщиной, как Екатерина Медичи, к войне надо быть готовым каждую минуту. Мы пришли, чтобы оберегать нашу королеву, и проводим вас до самого Блуа, а может быть, и до Парижа. Где же быть вашим верным соратникам, мадам, как не рядом? Признаться, вынужденное безделье порядком надоело, да и мир этот кажется весьма эфемерным, потому мы и решили присоединиться к вам в надежде, что вы не прогоните. Пусть мадам Медичи не строит никаких планов в отношении захвата и плен наваррской королевы; мы, гугеноты, всегда сумеем защитить ее и, если надо, сложить за нее свои головы. Не правда ми, друзья мои? — обратился он к солдатам.